Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

К Вано у нее было особое доверие, он был единственным, кто действительно пытался помочь ей, писал запросы по своему ведомству, помогал правильно составлять заявления. И даже, очень рискуя, как-то передал на французское судно письмо Николь к матери. И, что было совсем невероятно, получил ответ с другим судном. Написала соседка. Мать Николь погибла вместе с бабушкой в сорок четвертом во время американской бомбежки Сен-Мало. Больше у Николь никого не было, и хлопотать за нее было некому.

Конечно, Вано относился к ней не как к вещи, да и Белов совсем не был похож на обманщика. Она просто боялась уезжать. Тут у нее был свой угол, работа, подруги, здесь не было голода, и она уже привыкла – прожила больше шести лет. О свободе они с девчонками мечтали в сорок пятом, когда закончилась война, и, может, еще пару лет после, но прошло уже пять лет, и надежды иссякли. По поводу ссыльных прибалтов вышло постановление, что они закрепляются на местах ссылки на вечное поселение. Без права выезда. Николь, как и все, подписала эту бумагу, и у нее сняли отпечатки всех ее пальцев.

В первый рейс навигации 1950 года вышли из Игарки в Ермаково. Белов внимательно слушал паровую машину, недоверчиво приглядывался, как ведет себя судно на неспокойной мощи весенней реки. Егор стоял на штурвале и все время подрабатывал, перекладывал то направо, то налево. Тянули две баржонки с заключенными, нетяжелые, но загруженные неправильно, они очень рыскали на сильном встречном течении. По реке еще пробрасывало лед, гидросамолеты не летали, и на борту «Полярного» были начальник Стройки-503 Баранов с двумя замами.

Сан Саныч спустился в машину. По случаю присутствия большого начальства все были на своих местах, Грач и сам форменный китель надел, и Померанцеву велел – в этом году его провели как полноценного первого помощника механика. Николай Михалыч улыбался Сан Санычу ртом с дырками вместо зубов и показывал большой палец – они зимой вместе меняли винт. Белов покивал и снова поднялся в рубку.

На Енисей опускался вечер, погода портилась – час назад туман превратился в мелкий ледяной дождь, а теперь к стеклу стали липнуть совсем не июньские снежинки. Сан Саныч глядел вперед на плавный поворот реки и черные тучи над ним, сам неприятно морщился – настроение у него было под стать погоде. Охранник Баранова в легкомысленной фуфаечке и летней фуражке с автоматом на плече заглянул в рубку и позвал к начальству. Они расположились в самой большой каюте.

Белов вошел, поздоровался.

– Поужинай с нами, капитан! – дружелюбно пригласил Баранов, кивнув на свободный стул.

Кроме Баранова, в каюте был майор Клигман и начальник политотдела Строительства-503 майор Штанько. На стол накрывал молоденький розовощекий лейтенант. Доставал из небольшого сундучка закуски, коньяк, серебряные рюмки. Выпили по первой. Баранов отправил в рот дольку лимона, весело поглядывал на Белова:

– Чего такой серьезный, капитан? Как настроение?

– Нормально, товарищ полковник, поработаем, – Белов чувствовал себя не в своей тарелке.

– Яков Семеныч говорит, вы по Турухану собираетесь целый караван поднять? А почему другие не могут? В чем сложность? – лицо у Баранова было умное, и спрашивал он не просто так.

– Большие суда по Турухану не поднимались, нужды не было. Мы впервые пойдем…

– Налейте, Яков Семеныч, – кивнул на пустые рюмки Баранов. – Так-так, интересно!

– Лоцию составим на сложные места, вешки дополнительные выставим… у меня осадка морская – два шестьдесят! Если с караваном пройду – любые буксиры можно будет использовать.

– Ну, удачи вам! – Баранов выпил, чуть сморщил нос и спросил: – Сколько вам лет, капитан?

Белов не успел выпить, опустил рюмку и, слегка покраснев, ответил:

– Двадцать два, товарищ полковник…

– Пейте-пейте! Видите, товарищ начальник политотдела, – Баранов бросил снисходительный взгляд в сторону Штанько, – какие кадры у нас растут! Вы ведь уже орденоносец?

– Так точно, – Белов опять отстранился от рюмки.

– А вы не хотите, чтобы у них театр был! – полковник снова скосился на Штанько. – Где же им в такой глуши к культуре приобщаться? Мы ее и должны создавать! Вы, товарищ Белов, бывали в нашем театре в Игарке?

– Так точно! Мне очень нравится!

– Какие спектакли смотрели?

– Все видел. «Раскинулось море широко», «Вас вызывает Таймыр», «Московский характер»…

– Ну что, товарищ майор?

Штанько угрюмо жевал колбасу, поморщился небрежно:

– У меня и других дел хватает, товарищ полковник! В этом театре двести человек… и почти все заключенные. Они на сцену выходят, а что у них внутри?

– Вот переведут меня с этой стройки, и изничтожите вы их немедленно, – Баранов говорил спокойно, с прищуром глядя прямо в глаза Штанько, достал папиросу и стал неторопливо закуривать, – очень вы скверно к артистам настроены, а их признали лучшим театром во всем Красноярском крае! И дом культуры в Ермаково готов. Лучше, чем в Игарке!

– Дом культуры сдали, а охране жить негде! – Штанько покраснел. – В Игарке свой городской театр был, работали люди много лет! А потом прибыли эти… они, конечно, артисты центральных театров, а для меня они зэки! А те, что тут работали, – честные советские люди! Герои Крайнего Севера! И их, ради вашего арестантского театра, уволили! Очень неприлично получилось, товарищ полковник! По мне, так там половину надо в шахты отправить! Прямо завтра!

– Вы мне это уже раза три говорили, а вот молодому капитану нравится! И в Ермаково, уверен, есть люди, которые вообще никогда театра не видели.

– Конечно, – радостно поддержал полковника Белов.

У Штанько морда стала совсем бурая. На Белова он не смотрел. Закусывал, громко хрустя квашеной капустой.

Тихо поздоровавшись, вошла Николь. Поставила стаканы, заварочный чайник, быстро развернувшись, достала из-за двери большой чайник.

– Осторожно, горячий! – предупредила, мило улыбнувшись. И вышла.

– Вот это официантка у тебя, капитан! – поразился полковник. – Где взял?

– Ссыльная латышка, – неожиданно заинтересованно предположил Штанько.

– Не латышка… еврейка, – не согласился Баранов, – еврейки такие бывают, очень хорошенькие.

– Одна на тыщу! – скривился Штанько. – Лучше наших баб… по всему миру поискать!

Белов напрягся, краской пошел по щекам.

– Разрешите идти?! – голос выдавал Сан Саныча, Баранов это заметил.

– Не обижайтесь, капитан, мы по-доброму. Может, это ваша жена? Извините в таком случае! На красивых женщин всегда обращают внимание – у них доля такая! У меня жена тоже красавица!

В Ермаково пришли в два ночи, поставили баржи, учалились и легли спать. Белов ворочался на своей узкой койке – сна не было ни в одном глазу. И такой уже была третья ночь. Никогда не было так тяжело и непонятно.