Олег Красин - Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие

Сейчас же Марку, близкому к возрасту Адриана, кажется, что черная луна теперь появилась и в небе Александрии. Однако пришла она не для того завладеть его душой, она накрыла безумием столицу Египта, столь буйно и крикливо поддержавшую мятежного Кассия.

«Город сумасшедших или гениев?» – спрашивал себя Марк, вглядываясь в лиц этих людей, наполнявших улицы Александрии.

Он призвал к себе Тарутения Патерна, секретаря по латинским делам.

«Помнится божественный Адриан переписывался с консулом Сервианом и писал о Египте. Сделай запрос, пусть пришлют мне из Рима копию», – приказал он.

Это было еще в Палестине, после беседы с еврейским первосвященником. Затем короткое путешествие по морю привело их к александрийской бухте, вход в которую указывал гигантский Фаросский маяк. Их встретила пышная представительная делегация, возглавляемая новым наместником Цецилием Сальвианом, заменившим предателя Стациана. И здесь повторялась та же картина, преследующая Марка с того самого момента как его нога ступила на землю Востока: опять вокруг угодливые почтительные лица, вновь льстивые пустые речи, те же лживые глаза. Конечно, за исключением нового наместника. Цецилия Сальвиана Марк знал давно, тот не предатель. Хотя Стация, переметнувшегося к Кассию, тоже нельзя было заподозрить в желании изменить. Стаций отнюдь не выглядел изменником, наоборот, Марк считал его почти что другом.

Мы мало знаем о себе, но еще меньше о тех, кто рядом с нами. Такой, совсем неоригинальный вывод напрашивался сам собой, и все же он призывал к размышлению. Насколько доверие связано со истинным знанием о людях, предательство с показной открытостью? Могут ли быть предателями те, о которых известно все, вплоть до последней мысли, витающей в их голове?

«Им можно доверять, пока черная луна не поглотит их душу, – заключает Марк. – Приход черной луны у каждого свой, так говорил мне Адриан в юности, и, хотя я не доверяю астрологам, в случае со Стацианом они кажутся правыми, ведь ничто не могло подтолкнуть этого человека к предательству кроме богов или черной луны»

– Где сейчас бывший наместник Стациан? – уточняет он у Патерна.

– Император, насколько мне известно, ты проявил милость и не предал его казни… – сдержанно говорит Патерн, лицо которого принимает укоряющий вид.

«И этот меня осуждает за мягкость, – думает Марк, – им легко принимать решения за других, потому что не приходится отвечать ни перед богами, ни перед самим собой, как это делаю я. А ведь Патерн не из породы напыщенных глупцов или самодовольных ученых, кичащихся образованием. Он умнее. И все же Патерн не философ. Нет, не философ!»

– Так, где же Стациан? Неужели в Риме? – шутит Марк, решивший не обращать внимание на обвиняющую интонацию секретаря.

– Нет-нет, он сослан на остров, – поспешно поясняет Патерн. – Он в одиночестве обдумывает свой ужасный поступок.

– Хорошо, пусть думает. Людям иногда нужно думать, это полезно.

– Из Рима прислали письмо Адриана о Египте, которое ты цезарь запрашивал, – Патерн передает свиток папируса с греческим текстом.

– Оставь меня одного, я почитаю!

Будучи в одиночестве, Марк подходит к большому окну во дворце Птолемея. Само здание стоит на возвышенности, окруженный огромным садом из зеленых деревьев, в котором большинство составляют финики и пальмы. В открытое окно влетает жаркий ветер, от него ничто не спасает, только прохладная вода дворцовой бани.

Это знаменательно, что он Марк, сейчас находится в Птолемеевском дворце. Здесь в свое время жила Клеопатра и ее два знаменитых любовника – Гай Юлий Цезарь и Антоний, тут останавливались все императоры, прибывавшие в Египет, в том числе его приемный дед Адриан и приемный отец Антонин. А ныне он, Марк Аврелий живет неподалеку от гробницы великого Александра из Македонии, которая для него, Марка, лишь символ, в настоящее время, малозначащий. Гораздо важнее, что рядом высятся здания государственных архивов, Мусейона и Библиотеки, куда можно пойти и отдохнуть в окружении ученых мужей древности: Платон, Аристотель, Сократ, Зенон, Эпиктет, Эпикур. Здравствуйте, старые друзья, я снова с вами!

Да, в Александрии стоит, наконец, отвлечься от повседневных забот Рима, а самое главное от бесконечной войны с северными варварами, от холода, крови, смерти врагов и друзей, от всеобщей ненависти. Здесь его душу должна посетить белая луна, дав отдохнуть от бесконечных переживаний за государство и семью, возможность забыться на короткое время и не вспоминать о людях его предавших, в первую очередь, о жене.

Именно мысли о Фаустине, изменившей ему, выбравшей сторону врага, пусть из благих побуждений, он гонит из сердца, поскольку на них лежит отпечаток запрета. Это, как если бы восковую доску, исписанную горькими словами разочарования в дружбе, верности, и, в конечном счете, в самой жизни, он запечатал особой печатью, предписав вскрыть только после своей смерти.

Марк вернулся к столу, с неохотой открыл свиток с письмом Адриана. Греческие буквы рассыпались по папирусу точно отпечатки птичьих ног, беспорядочно ступающих по прибрежному песку или городской пыли. Читать о Египте ему не хотелось и все же…

«Тот Египет, который ты мне хвалил, мой дорогой, я нашел легкомысленным, неустойчивым, падким до слухов, – писал Адриан Сервиану. – Народ здесь самый крамольный, самый лживый, очень склонный к оскорблениям. Однако город их процветает, здесь никто не живет в праздности. Одни выдувают стекло, другие производят бумагу, третьи занимаются тканьем полотна или каким-нибудь иным ремеслом. Здесь найдется работа и для подагриков, и для евнухов, есть дело и для слепых. Один бог у них – деньги. Его чтят и христиане, и иудеи, и все племена. И если бы нравы города были лучше, то благодаря своему богатству и величине он занимал бы главное место в Египте. Я оказал ему всяческие услуги, я восстановил все его древние права и дал ему новые, и эти люди благодарили меня, пока я был среди них. Но как только я уехал оттуда, они стали говорить против моего сына Вера, и то, что они сказали про Антиноя, я думаю, ты уже знаешь. Я могу пожелать им одного: пусть они питаются своими цыплятами, которых разводят так, что мне стыдно описывать» 14.

Египтяне растили цыплят в навозе. Именно об этом Адриану было неудобно рассказывать, а еще хуже представлять, как можно есть что-то выращенное в отвратительной жиже из испражнений животных. «Один бог у них – деньги». Эта запись Адриана привлекает внимание Марка: народ, у которого деньги являются богом, конечно, находится под властью черной луны. В этом нет никаких сомнений.

А вторая запись – упоминание об Антиное, вдруг вызывает прилив воспоминаний. Он, Марк, тогда приехал в императорскую резиденцию в Тибуре, стоял такой же жаркий день, как и сейчас. Воспользовавшись минутами одиночества, ибо уже больной Адриан не отпускал его от себя надолго, Марк зашел в храм, посвященный любимцу императора Антиною – красивому юноше, утонувшему в Ниле во время путешествия по Египту. Помнится Марк провел тогда рукой по цоколю пьедестала, на котором стояла статуя Антиноя. Там была выбита надпись: «Будь бессмертен как Ра 15».