Олег Красин - Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие

Фабия тогда совсем случайно попала в комнату с реликвиями семейства Анниев. Она их разглядывала с любопытством, ведь старые памятные вещи каждой семьи – это ее история. Здесь были начищенные доспехи предков Марка, в шкафу лежали сохранившиеся письма от них, парадная тога прадеда Регина, бывшего некогда префектом Рима, закрывала половину стены. И, конечно, на деревянных полках стояли гипсовые маски умерших, которые выносились из дома во время погребальных церемоний. Строгие лица этих предков вызывали почтение, Фабия осторожно обошла их стороной.

Потом на глаза ей попался ларец из кипарисового дерева. Она сразу догадалась, что в нем хранилось – такие ларцы имелись в каждой семье у кого росли юноши. У Цейониев они тоже были и Фабия находила в них состриженные волосы с бороды отца Луция Эллия Цезаря, или волоски со щек и подбородка брата. Неизвестно что, но что-то толкнуло ее, и она взяла небольшую часть от волос Марка. Она не знала зачем, для чего, думала, что когда-нибудь они пригодятся и вот, действительно, пригодились.

Сейчас она подошла к заветному ларцу, извлекла оттуда несколько курчавых, темных волос давнего жениха, встала у алтаря. Она просила Венеру – покровительницу любви, чтобы та послала любовь в сердце Марка. Она просила сына Венеры Купидона, чтобы тот пронзил его тело стрелами страсти к ней, Фабии. Заклинание, которое предстояло произнести было коротким: «Пусть жгучий жар охватывает тело Марка, его фаллос, его бедра, пока он не даст свадебного обещания жениться на мне. Пусть Марк, чьим отцом является Анний Вер, полюбит меня, Фабию, из семьи Цейониев, чьим отцом является Луций Элий Цезарь. Его волосы я отдаю тебе Венера и тебе Купидон. Не презирайте меня, услышьте меня, отправляйся к Марку, чтобы он по своему желанию отдал мне всего себя, и чтобы Марк любил меня всю свою жизнь».

Сухие волосы вспыхнули, мгновенно превратившись в пепел. Внезапно поднялся легкий ветерок хотя дверь в комнату казалась плотно притворенной, и пепел развеялся в воздухе невидимой пыльцой.

«Это тело Марка вдохнули в себя боги, – решила Фабия, от волнения она прижала руки к груди, словно хотела удержать на месте сильно бьющееся сердце, – мое заклинание теперь точно до них дойдет».

Когда император Марк Антонин и его свита на кораблях покидали гостеприимный греческий берег уже наступил ноябрь. Некоторые бывалые люди указывали цезарю, что плыть по осеннему морю опасно, Нептун обычно гневается на тех, кто пускается в путь в этом время. Лучше спокойно пересесть в повозки и отправиться посуху, так будет гораздо медленнее, но зато надежнее. Возможно, Марк и принял бы эти разумные доводы, однако тогда возвращение в Рим могло затянуться на несколько месяцев, а ведь впереди их ждал триумф, который следовало отпраздновать до нового года. К тому же в январе Коммод должен был принять на себя консульские полномочия в первый раз в жизни. Нет, откладывать возвращение было никак нельзя – время торопило.

Они принесли молитвы богам, погрузились на три корабля и отправились в порт Брундизий. На палубах воздвигли палатки, сделанные из бычьей кожи, довольно крепкие и устойчивые. В них разместились император и его близкие. Те, кто был невысок по происхождению – всадники из канцелярии, вольноотпущенники, слуги, устроились кто-где: кто на матрасах из соломы, кто спустился в трюм и нашел себе место там. Казалось, ничто не предвещало беды. И все же…

Через день, ближе к вечеру Марк вышел на палубу и заметил, что небо на горизонте почернело. Морские волны до того спокойные, с ленивым плеском лижущие борт триремы 37, вдруг взволновано заходили ходуном, словно были не соленой водой, а грудью человека, дышащего яростью.

«Мы все-таки прогневили Нептуна», – подумал Марк.

«Мы разозлили бога моря», – согласился с ним подошедший Помпеян, догадавшийся о мыслях, которые пришли на ум его другу-императору. Он озабоченно продолжил: «На палубе становится опасно, пойдем, спустимся вниз».

С каждой минутой погода портилась. С небес хлынули потоки воды, поднялся сильный ветер, завизжавший и заревевший, точно фурии, готовые отомстить глупым путникам за собственное безрассудство. Марк и Помпеян накинули на головы капюшоны плащей, а рукавами туники закрылись от бьющих в лицо холодных игольчатых капель дождя.

«Убирайте паруса! Все паруса долой!» – сквозь рев ветра кричал морякам кормчий. Он с трудом удерживал огромный деревянный руль, опущенный в бурлящую воду. «Нептун насылает на нас шторм! Живее, живее!»

Палуба под ногами ходила ходуном. Корабль, то проваливался вниз, в самую глубину бездонного морского царства, то его выбрасывало вверх к мрачному черному небу. Ураганный ветер обрывал снасти, трирема жалобно скрипела от кормы до носа и, казалось, еще миг, она превратится в груду хаотично разбросанных по морской воде досок. Двух моряков, бросившихся к мачте, накрыло волной и смыло в темную ктпящую пучину.

«Быстрей в палатку!» – Помпеян схватил императора за руку, и они побежали к корме, скользя по мокрой палубе, падая и поднимаясь.

Преодолевая порывы ветра, они едва добрались до палатки из крепкой кожи, где вперемешку уже сидели господа и слуги. Она была хорошо укреплена и могучий ветер оказался ей не страшен. В ее центре стояла жаровня, чье тепло сразу почувствовали вымокшие насквозь цезарь Марк и Помпеян. Здесь, в сухости и тепле морские волны были не страшны, никто не верил, что они могут принеси какой-то вред такой надежной и выглядевшей крепкой триреме.

– Где Коммод? – громко спросил Марк, озаботившись, что не видит сына. А вдруг этот непоседливый мальчишка выбежал на палубу и там носится наперегонки с волнами?

– Я здесь. – ответил ему Коммод. Он сидел в самом углу неприметный, закрытый с двух боков слугами, которые не столько защищали его от кого-то, а грели. Коммод замерз, губы его посинели, его била сильная дрожь.

– Что с тобой? – Марк подошел ближе.

Сын сидел в промокшей насквозь тунике, укрытый мокрым плащом из овечьей пряжи. С плаща на дощатый пол стекала вода, оставляя небольшие лужицы.

– Я хотел выйти искать тебя, но они не дали, затащили назад, – Коммод подбородком указал на слуг по бокам. Присмотревшись, Марк узнал в них Клеандра и Саотера.

– Не надо было, – заметил Марк, – за мной пришел Помпеян.

– А я все равно хотел! – упрямо набычился Коммод.

– Зачем? Снаружи сейчас опасно. Там дождь, там волны перекатывают через палубу…

– Нет, я хотел тебя увести, – настаивал на своем сын.

«Он очень упрям, – думал Марк, – но здесь его оправдывает забота обо мне. Ведь я уже стар, а значит силы у меня не те, что в молодости и мне не надо переживать по этому поводу».

Изо дня в день он говорил эти слова как заклинание, будто успокаивал себя, до конца не желая верить в свое угасание. Человек до последнего дня думает, что может быть полноценным, что может двигаться, соображать, говорить, дышать, если, конечно, не подвержен тяжелой болезни. И вот эта вера в то, что с ним ничего не случится, дорого обходится на пороге смерти, когда наступает прозрение.