Лариса Розена - Вразумление Господне. Историческая и современная проза

Старшая побледнела, смутилась. Было понятно, что ей он тоже по душе. Задумалась, помолчала. Успокоившись, уверенно произнесла:

– Don’t worry! 8 8 Будьте спокойны! (англ.) Постараюсь с ним больше не танцевать»

– Thank you. 9 9 Благодарю. (англ.)

Глубоко вздохнув и прикусив нижнюю губку, Ольга направилась в другую сторону. Таня не поняла жертвы, была подростком. Догнала сестру, пожала ей руку.

Легкая дымка очарования, мечтательности, удивительной свежести плыла над залом. Оркестр наигрывал вальс, мелькали наряды, глаза, улыбки, завитые и напомаженные волосы. Юность царила здесь, словно властная королева, увлекая сердца к далеким берегам романтики. Татьяна, побледневшая, смущенная, о чем-то оживленно разговаривала со своим «пажом», так она в шутку его называла. Глаза, то глубокие серые, то светло-карие, переливались, словно прохладная ранняя роса под утренним солнцем. Слепили, вдохновляли. А юный кавалер что-то щебетал, щебетал, щебетал. Море цветов, музыки, поэзии. И все это на заре их жизни, неразлучных Ольги и Татьяны».

Тамара Александровна перевела взгляд на милую бабушку, забывшуюся сном. Одеяло, укрывавшее ее, почти сползло на пол. Простыни сбились. Подошла к постели, укрыла, приглушила свет и вновь принялась за рукопись:

«Сегодня после чтения Евангелия Татьяна Николаевна удалилась на продолжительное время. Я забеспокоилась.

Случайно взглянув в один из дальних покоев дворца, изумилась неожиданной интимности комнаты. Против обыкновения, в изысканных тонких серебряных подсвечниках горели восковые свечи. Их мягкий, мерцающий свет был неровным. То падал ярким пятном на тяжелые голубые портьеры, то перелетал на стены, обитые кретоном и шпалерами, может, с картонов работы самого Ватто 10 10 Ватто – французский художник (1684—1721) , то перебирался на лепные украшения карнизов и плафонов. И вновь озорно освещал изящные стулья из нежной карельской березы и небольшой диванчик, крытый синим бархатом.

Я вздрогнула от неожиданности. На нем разглядела сидящую в глубокой задумчивости Татьяну, одетую в строгую белую блузку и черную шелковую юбку. В руках она держала объемную книгу. В приглушенном свете глаза выглядели заплаканными, покрасневшими, а лицо – осунувшимся. Чувствовалось, ее тревожат глубокие переживания. И казалось, они усиливались от нежных, печальных звуков арфы, доносившихся откуда-то издалека…

Я совершенно упала духом, понимая, что не имею права узнавать причину грусти. Но непередаваемые жалость и тревога за девушку пересилили чувство деликатности. И тихо, дрогнувшим голосом, попросила объяснить, что произошло. Она пыталась промолчать, увидев же мое неподдельное волнение и живое участие любящего человека, открылась:

– Я доверюсь Вам. Вчера я имела беседу с духовником:

– Как быть, часто согрешаю, не умею противостоять искушению?…

А он мне передал слова Серафима Саровского. Сейчас я осмысливаю их, и, понимая свою немощь, грущу. Хотите, прочитаю Вам это место?

– Be so kind. 11 11 Сделайте милость. (англ.)

– «Если враг рода человеческого заставляет тебя падать, соблазняя чем-нибудь, против чего у тебя не хватает сил бороться, усиливай, удесятеряй покаяние, благодарственные и славословные молитвы тотчас после совершения греха твоего, и тогда лукавый перестанет тебя соблазнять, ибо не захочет давать тебе повод к усиленной молитве».

Слушая ее, я вздрогнула, нервно теребя кружевной платочек… Какой пример духовности подает мне великая княжна в своем стремлении стать еще чище!»

Далее Тамара Александровна читать не могла. Слезы застилали глаза, разъедали. Плакала так, будто вновь стала маленькой, беспомощной девочкой. А горе предстало большим – не хватало сил объять… «О, что народ мой обманутый, помраченный содеял! От Бога мы отступили, руки на святость подняли!..»

Проснулась бабушка, выглядевшая бодрее. Глаза, уставшие от мучений, были когда-то серого цвета. Лицо – матовой белизны. Даже в глубокой старости она не потеряла еще привлекательности и благородства. По красоте и величию в родне ее называли Екатериной II.

Внучка вытерла глаза, успокоилась, подошла и ласково уговорила ее сделать укол. Умыла, напоила чаем. Пристроившись около кровати, смутившись, произнесла:

– Моя дорогая, прости за нетактичность и своеволие. В старой шкатулке я нашла твой дневник?

– Mon ami. 12 12 Мой друг. (фр.) Он принадлежал одной из фрейлин, находившейся постоянно при царских детях. Она последовала за ними даже в ссылку, предварительно оставив его на сохранение мне, о чем я долго умалчивала…

– Пока я не нашла эту рукопись. О, как интересно! С тех пор человеческая рука не касалась ее?

– На все Господняя воля. Исполнились Божьи сроки… Искренне рада, что именно к тебе попали записи. Ты одна достойна, понять и правильно распорядиться ими…

Вскоре появилась сестра Инесса, и Тамара Александровна решила вернуться домой. Медленно бродя по улицам, прощалась с городом. Грустно смотрела на милые сердцу соборы, мосты, речушки: «Осени приближение, как остро чувствует сердце этот момент, когда тоска противоборствует успокоенности…» – рождалась в душе печальная музыка.

Приехала уставшей. Ничем не хотелось заниматься, кроме чтения литературы о царевнах-мученицах. А дел – множество. Давно не выбивалась пыль из ковров, не блестел пол от идеальной чистоты, не готовился вкусный обед на кухне…

Как-то вечером ее навестила старинная приятельница. Высокая, белокурая, с чёрно-золотыми глазами, худощавая, подтянутая, казалась младше своих лет. Одета в теплый изящный костюмчик серого цвета и такого же оттенка туфельки. Принеся с собой оживление, новизну, стала расспрашивать о поездке. Восторженная поклонница монархии рассказала подруге о внезапной находке, кое-что прочитала.

Приятельницу звали Галиной Ивановной. Она задумалась, долгим, грустным взглядом посмотрела в окно. Увидев на улице догорающий, кроваво-красный, зловещий закат, вздрогнула. И будто сразу спала с нее маска, которую она надевала утром, почистив зубы… Медленно повернувшись, прошептала с содроганием:

– Видно Всевышнему угодно рассказать тебе об их жуткой, безвременной кончине. Надо же, какие бывают совпадения в жизни!..

Задумалась. Неуверенно, с болью выдавила из себя:

– Дед у меня, понимаешь ли… – и вдруг обмякнув, как бы решившись, добавила, – принимал участие в их убийстве. То есть, косвенно, но принимал, – и вновь Галина Ивановна беспомощно сжавшись и задыхаясь, сделала паузу. Передохнув, продолжала, – точнее сказать, сам не расстреливал, а доступ в Ипатьевский дом имел, кое-что из материалов по делу видел и часто беседовал с фрейлиной, находившейся в заточении. Он очень переживал из-за причастности к этой трагедии, и чтобы не сойти с ума, стал вести записи-воспоминания. Завтра, если позволишь, принесу их.