Ирина Пичугина-Дубовик - Пичугин М. П. Воспоминания о Великой войне

«Ну, Ваня! Простимся, – говорю я, – придется тебе шагать пешком до Туринска». Ваня молча набросил на плечи котомку, вынул кисет, мы свернули по «цигарке» и закурили. Курили и молчали оба, выкурили по одной, завернули еще по одной, и Ваня промолвил сжато и глухо словами из романа или рассказа Джека Лондона «Это была их последняя сигара! Прощай!». Встретил я его после это только в 1934 году…

Так получилось у меня и при разговоре с женой по телефону. Мы по сути дела поздоровались и простились, то есть сказали друг другу: «Здравствуй и прощай». Я ещё что-то говорил, кажется, советовал переехать жить в деревню… И только…

…Что-то около месяца мы формировались на территории Вологодской области, и наш полевой инфекционный госпиталь был придан вновь сформированной ЗУ армии (примечание 2).

Из жизни Вологодской области в период формирования армии в памяти запечатлелся один эпизод, о котором я писал в письмах своим ребятам.

Мы в составе: начальника госпиталя, меня, врача Пономарева, еще пятерых врачей другого госпиталя, ехали на грузовике из города Никольска в село, где был расположен наш госпиталь. По сторонам дороги был уже глубокий снег, маленькие поля и перелески. Вдруг, метрах в ста от дороги показалась рыжая лисица с большим пушистым хвостом и долго бежала параллельно дороге. Один из врачей выхватил пистолет и выстрелил в лисицу, но та, не обратив даже внимания, спокойно ушла в лесок. Звери к тому времени стали привычны к звуку выстрелов.

О разгроме немцев под Москвой мы узнали уже в дороге на фронт. Радости нашей не было конца, да и не только нашей. Радость сияла на лице каждого человека, кого я видел в те дни. Появилась твердая вера в нашу победу.

Россия «раскачивается», заявил мне один железнодорожник с большой черной бородой, и я с ним был согласен. Да, думалось мне, мы действительно только еще раскачиваемся. 3У армия, в которую влили и наш госпиталь, состояла из сибиряков и уральцев, людей стойких и мужественных.

Широки, необъятны, величественны и суровы просторы Урала, Сибири. Дремучие непроходимые леса, обширные степи, высокие горы, многоводные реки и широкие озера, над которыми вечно стелются волнистые белые туманы. В суровой борьбе за существование веками здесь человек отвоевывал свое право жить и творить. Преобразуя природу, человек преобразует и себя.

В жестокой схватке с морозами и вьюгами, суровой тайгой и хищным зверем закалялась воля уральца, сибиряка. Дикая необъятная ширь, безбрежная свобода, просторы, вдохнули здесь в человека неукротимый дух свободы и независимости. Уральцу и сибиряку присуща чистая и святая, как материнская слеза, любовь к Родине, к России, ко всему русскому. Только в таких условиях смог выковаться тип уральца и сибиряка: мужественного, стойкого храбреца, крепкого умом и русской природной смекалкой. Крепкого физически, верного товарища в бою и невзгодах солдатской боевой жизни.

Помню, еще в Первую мировую войну, когда в опасных местах фронта появились сибирские части, противник не имел успеха, не смотря на огромное превосходство в технических средствах войны. И только по мере того, как таяли в ежедневной боевой страде ряды сибиряков, нарастала дерзость противника.

Вот из таких замечательных людей состояли полки и дивизии ЗУ армии.

Но вооружение их было, по правде говоря, плохое.

Мало танков, совершенное отсутствие авиации.

Мало даже автоматов, минометов и артиллерии.

Это сильно бросалось в глаза, когда мимо нашего госпиталя проходили в бой наши войска.

…Ранним морозным утром мы высаживались на станции Торжок. Густой туман от сильного мороза окутывает станцию, и город это спасает от очередного налёта вражеской авиации.

Мы едем городом. Печальное зрелище представляется нашим глазам. Удары вражеской авиации сильно разрушили городок. Три дня шестьдесят немецких самолетов безнаказанно громили город с воздуха. А нашей авиации совсем не было видно.

Немецкие летчики издевались. Вслед за фугасными, бомбами они бросали пустые бочки, обломки рельс, пустые ведра, пивные бутылки и т. д.

Дома сгорели, стояли разрушенные, обгоревшие тополя, воздев кверху чёрные сучья, как бы говорили: «Смотрите, что сделали с нами враги».

Древний город Торжок, в нем еще самозванец Димитрий венчался с гордой полячкой Мариной Мнишек. А городок, видать, был хорош: маленький, плотно застроенный, прямые широкие улицы.

Я вспомнил кинофильм «Парень из Торжка». Нигде, я думаю, не пели до войны с таким чувством знаменитую песню «Любимый город», как в самом Торжке. Белые чистенькие домики утопали в зелени садов, чистые прямые улицы. На две части город разделяет река.

А теперь воздушные налеты немцев как гроза накрыли Торжок, дома лежали в руинах, сады догорали.

Молча проходили части армии через сожженный и разрушенный город, пустынный, как кладбище, неся к фронту закипевшую злобу ненависти к врагу, шли расплатиться за все.

Переехав через реку по уцелевшему каким-то чудом мосту, мы остановились за городом у пустой городской больницы. Больница, по такому небольшому городу, оказалась более чем прилична, построена в густом саженном лесу, благодаря этому уцелела полностью, только стекла в рамах были выбиты от сотрясений и воздушной волны.

В саду возле больницы мы разгрузили все имущество нашего госпиталя. Там ещё вместе с нами расположился и другой госпиталь. Личный состав двух госпиталей был устроен недалеко от больницы в маленьких деревянных домиках на уцелевшей от бомбежек улице.

И тут же мы получили приказ от начальника санитарного отдела армии военного врача третьего ранга Рязаного:

«Подготовиться к приему раненых».

Фронт находился от Торжка в двадцати пяти километрах – началось наступление наших войск. Ночью пылающие села и города показывали, что противник отступает. Особенно ярко горело местечко Селижарово, где были большие цементные заводы. Иногда на линии фронта раздавались глухие и сильные взрывы, это немцы оставляли память о себе.

Городскую больницу мы быстро привели в порядок: очистили от мусора комнаты, починили рамы, наделали топчанов и приготовились к приему раненых. Наш восемьсот пятьдесят восьмой госпиталь был инфекционный, то есть, по борьбе с различными заразными болезнями, и у нас не было ни одного хирурга.

Наши инфекционисты, врачи и сестры, очень плохо умели делать перевязки и, тем не менее, нас заставили принимать раненых. Хорошо, что вместе с нами расположился хирургический госпиталь, и мы распределили обязанности. Наш госпиталь будет делать предварительную обработку раненых, обмывать, дезинфицировать, подготовить завтрак, обед и так далее, а хирургический будет производить операции и эвакуировать раненых в тыловые госпитали.