Надежда Сайгина - Дар Степаниды

Тычок в спину вывел Надюху из мечтаний. Зинаида, как только показались ворота детского сада, тут же рванула на остановку, подтолкнув дочку, чтобы пошевеливалась.

Надя издалека увидела свою подружку Марину, катающуюся на калитке туда-сюда, туда-сюда. Дверца противно скрипела, но девочке это совсем не мешало.

– Никогда она раньше меня не встречала, – подумала Надюха, – а может, и не меня она ждет…

– Надька, ты зачем опаздываешь? Завтрак уже! Римка жрать опоздавшим не дает. Все в банку себе складывает. Пойдем, сядем, я тебе чего-то сказать хочу.

Марина взяла подружку за руку и повела на скамейку, под покосившийся, с облупившейся красной краской деревянный грибок.

– Я, Надька, уезжаю, – выпалила Маринка.

Надька выпучила глаза и долго не могла осмыслить – куда ее подружка может уехать? Может, в Ленинград?

– Ну чего ты на меня уставилась, как рыба об лед?

– Уезжаешь? Надолго? – вдруг дошло до Надюхи.

– Мамка нашла мне нового папку. И мы с ним едем на Север.

– На Север? Где живут пингвины и белые медведи?

– Да-а! – неуверенно, но гордо ответила Марина.

– Как тебе повезло! – засветилось радостью лицо подружки.

Марина вздохнула, и глаза ее наполнились слезами:

– Папку жалко!

– У тебя ведь хороший папка! Он пива не пьет!

– Мама говорит, что он зануда и… нужда. И еще – от него мухи дохнут.

– А твой новый папка – хороший?

– Не знаю. Бабушка маме говорит, что он далеко пойдет… Начальник! Куда пойдет? Зачем пойдет? Мы же не пешком на этот север пойдем?

– Я буду скучать по тебе! – прижалась Надя к Маринке и, почувствовав ее тепло, замерла и мелко задрожала. На минуту она потеряла сознание, но пришла в себя быстро.

– Ой, как я испугалась, я думала, что ты умерла. Хотела сейчас Римку кричать! – рассказывала напуганная непонятным поведением подруги Марина.

– И хорошо, что не позвала, – прошептала Надюха, и изо всех сил обняла подружку.

Потом, помолчав, посмотрела на нее и тихо сказала:

– А ведь мы еще увидимся, ты вернешься сюда, но не скоро!

***

Надя опять заболела. Доктора уже поставили ей диагноз: хронический бронхит и бронхоэктатическая болезнь легких. Она лежала на своей оттоманке, рассматривала трещины, расползающиеся по потолку, и горестно вздыхала. Ей стало жарко, она откинула одеяло и очень захотела пить. За столом, неестественно согнувшись, сидел Геннадий. Неловко, больной рукой он держал картошину, другой срезал ножом кожуру.

– Папка, посиди со мной! – прошептала девочка.

Геннадий бросил картошину в кастрюльку с водой, подошел к дочери и неловко присел на краешек кровати.

– Что же ты, мой маленький Ленин, все болеешь? Уж лучше бы я болел вместо тебя! – заплакал Геннадий, отворачиваясь от дочери и закрывая лицо здоровой рукой.

– Папка, не плачь! Ты и так наскрозь больной. Если бы ты водку с пивом не пил, то я бы тебя любила! – тихо сказала Надя.

– Ленин ты мой золотой!

– Пап, а откуда у нас в комнате, ну, в тот раз, водяные шарики взялись?

– ???

– Мне так страшно было… А чего ты на меня так смотришь?

– Эээээ, так это…

– Я-я-я-??? Как же это я так сделала? Эх, Римму бы Захаровну под такой «дождик», и чтоб не врала, что я деньги у нее брала. Я не брала у нее денег, пап! Ты мне не веришь?

Геннадий промолчал и стал подтыкать дочери одеяло.

– Не веришь…

Надюха отвернулась к стене и поковыряла разводы на обоях, похожие на ежика, где, по ее мнению, у него должен быть хвостик. Вскоре это занятие ей надоело, она повернулась к отцу и спросила:

– Папка, а тебе сны снятся?

– Сны? А черт его знает…

– А мне, папка, очень часто снится один сон… Город весь такой темный, из камней. И люди все ходят в длинных и темных одеждах. И злые дяди тетеньку ведут. Волокут ее по земле связанную. Я ее ноги вижу – все в крови. А другие, плохие очень люди, камни в нее кидают. Ей так больно…

– Камни… значит… – проявил интерес отец.

– Кричат: «Ведьма, ведьма!» Ей очень больно. Я лицо ее не вижу, а только длинные волосы, белые… – девочка показала на себе эти длинные волосы и замолчала. Потом резко села и крикнула:

– Папка! Это я!

– Это всего лишь сон. Сказка! Просто сон. Проснулась, и ты здесь!

– Нет, ты не понимаешь, это… я шла! В меня камнями кидались! Все тело болит. Вот, даже синяки есть!

Надька откинула одеяло и стала осматривать свое тельце. Геннадий опять жалостно всхлипнул.

– Ну, где же? Были же! И еще я вижу костер большой, и все кричат: «Сжечь ведьму! Сжечь!» – громко продолжала девочка. – Я даже помню запах горелого мяса.

– Ленин ты мой маленький! Ладно, градусник принесу, жар у тебя… Геннадий неловко встал, опрокинув кастрюльку с одиноко болтающей в воде картофелиной, и, укрыв дочь одеялом, направился за термометром.

***

В квартире Фрумы Зинаида затеяла грандиозную генеральную уборку с перестановкой. «Вот хлеба не давай этой Зинке, дай только сделать перестановку», – говорила про нее свекровь. Приведя в порядок спальню, Зина принялась за шкаф. Сильно намочив пол, она толкала платяной шкаф к противоположной стене. Передвинув обеденный стол к окну, она отошла в сторону и залюбовалась своим творением. Фрума сидела у книжного шкафа на стуле, протирала корешки запылившихся книг и наблюдала за Зинаидой. Надюшка, сидя с ногами на диване, играла в пуговички. Фрума дала ей целую коробочку. Это было несметное богатство! Пуговички и золотые, и серебряные, и красные, и с дырочками, и на ножке, и с ободочком. Клад, да и только…

– Зиночка, мы шкаф-то двигаем, а у суседушки – то спросили? – вспомнила Фрума.

– Чего? А-а-а-а! Надька сказала, он на антресолях живет.

– Надо бы там лишний хлам выкинуть, а то ему, может, тесно… – забеспокоилась хозяйка.

– Надо, так выкинем. Ну вот, совсем другое дело! И места больше и уютней, и в кухню вам ближе ходить! – весело сообщила Зинаида. Видя, что генеральная уборка подходит к концу, из соседней комнаты выглянул зашуганный Арон Моисеевич. Он терпеть не мог, когда женщины затевали глобальную уборку.

– Фрумушка, ты не устала? Хватит тебе уже. Отдохни! – проявил заботу Арон и подошел к жене.

– Милый, да я ж сидя! – ответила жена, ласково потрепав его по руке. Арон Моисеевич тут же скрылся в спальне, прихватив с собой роман Жюля Верна.

– Вот смотрю я на Вас, – позавидовала Зинаида хозяйке, – счастливая Вы! Муж Вас любит, не пьет, деньги хорошие зарабатывает. Повезло Вам. А у меня не жизнь, а каторга!

– Зиночка, как же так получилось, что Вы, такая красивая, талантливая, вышли замуж за Геннадия? – поинтересовалась Фрума.

– Если бы Вы знали, Фрума Натановна, что такое жить в курятнике…

Зинаида помолчала и смахнула слезу со щеки.

– Да, да, в курятнике. Дом сгорел, и остались мы с маленькой полуголодной сестрой без гроша в кармане, с отцом, который как пришел с войны, так и пьет, не просыхая. Он после смерти матери женился на сущей ведьме, намного старше его, и про нас вообще забыл. Да и ребенка она ему родила – Мишеньку. Приходилось помогать, Серафима-то ничего не умела. Ни стирать, ни варить… Да еще и беременность моя… В общем, все было так плохо… Хоть в петлю! И тут тебе предлагают деньги, дом, работу, но… в придачу – сына. Инвалида. К тому же недееспособного… ну, Вы меня понимаете? Он не может… это… по мужской части. А я любить хочу! Иметь нормальную семью, денег, наконец! – пожаловалась новой подруге Зина.