Надежда Сайгина - Дар Степаниды

– Ну, будешь ты мне говорить! Все, что касается любви, я помню все на зубок! – не отступала Надюха.

– Ну и играй тогда сама.

– Ну и буду!

– Ну и будь! – поставила точку мать.

– Ну и ладно. Ты всегда так! Лишь бы не играть… – обиделась Надя.

– Ну что ж вы, ну что ж вы ругаетесь? Ведь все так прекрасно было! Ведь настоящий же спектакль!

– А ты, Генка, вообще молчи! – рявкнула Зинаида.

– Да! Не понимаешь ничего в спектаклях, так и не лезь! – поддержала Надюха мать.

***

Городская гостиница была расположена почти в центре города в деревянном одноэтажном бараке. Добротная, сложенная из бревен, с длинным коридором и небольшими комнатками в ряд. Одна из комнат, куда была приглашена Зинаида, впрочем, как и все остальные гостиничные номера, была обставлена просто: стол, два стула, тумбочка и железная кровать. На кровати лежал мужчина по прозвищу Рябой. Это был тот самый мужчина, которого Зинаида встретила на кладбище во время похорон отца. Видимо, кличку свою он получил из-за ямок на лице, образовавшихся от заболевания кори в детстве. Он лежал, заложив руки за голову, в темно-синих сатиновых трусах и белоснежной мужской сорочке с позолоченными запонками. Примяв набриолиненные, гладко зачесанные назад, редкие волосы, которые прикрывали лысеющую макушку, довольный жизнью, Рябой по-хозяйски, чуть шутливо приказал Зинаиде:

– Ну, Софийка, раздевайся! Я буду восхищаться тобой!

Зинаида в этот день была чудо как хороша. Яркое цветастое платье подчеркивало ее тонкую талию. Полные губы подкрашены помадой бордо. Не той, красной, что в народе называли «кондукторской», а более темной, коричневатой. Она стала медленно раздеваться, подражая героиням своих любимых фильмов. Сняла платье и осталась в новой комбинации, которую подарила ей Фрума. Затем, не торопясь, изящно сняла чулки и игриво бросила их по очереди ему в лицо.

«Нет, эта женщина положительно плохо кончит. Хороша! Ой, хороша! А какие прелестные ножки, – восхищался Рябой, все еще не веря своему счастью, что такая женщина сейчас находится с ним, в его кровати. – А ведь ее место не здесь, а где-то там, среди богатых и вышестоящих людей. Ей бы актрисой быть или певицей», – подумал он.

Зинаида кокетливо опустила бретельку, другую. Сняла комбинацию и, как пантера, грациозно прилегла к нему в постель.

– Эх, Софийка… Софийка! Тебе часто говорят, как ты похожа на Софи Лорен?

– Коне-ечно! Все только и говорят: «Ах, как она похожа на Софи Лорен!» А меня, между прочим, вчера заведующей кафе назначили! Ну-у! Чего не поздравляешь?

– Обалдеть! Заведующей?! – удивился кавалер. – Да разве ж тебе такая жизнь предназначена? Такие женщины, как ты, должны жить в роскоши! Вот выгорит у меня одно дельце, увезу тебя к морю! Ты была на море?

– Нет, не была.

– Да… Море… Красота! Там песочек желтый, мягкий, как пух!

А в это время Надюха, сидя в коридоре на полу, ожидала мать и, как всегда, прислонившись к дверям, подслушивала взрослые разговоры. Из-за двери послышался голос Рябого:

– Пальмы кругом, а на них бананы! Ешь- не хочу! А на других пальмах-кокосы! И обезьяны кругом скачут!

– Так уж и обезьяны, – хохотала счастливая Зинаида.

***

А Надька, услышав заветное слово «море», предалась мечтаниям… И вот уже они с мамкой на юге – фантазирует девочка.

«Идем мы такие красивые по набережной. И дядя Гриша с золотым зубом с нами, – представляет она, – они меня держат за руки. У мамки платье белое, с вышивкой. И я вся такая… белая-пребелая и в рюшечках…. А прическа у мамки высокая, с начесом. У дяди Гриши во рту папироса толстая – сигара. И котелок на голове. Смешно – котелок! Еще бы кастрюлей назвали… Все на нас смотрят, любуются. Завидно им. А мы такие идем… и не смотрим ни на кого! На нас все оглядываются. Завидуют, знамо дело. А кругом пальмы растут, на них скачут обезьяны, бросают бананы в прохожих и смеются! Интересно, могут обезьяны смеяться? И тут к нам подъезжает красивая, расписная коляска с лошадьми. Из нее выходит извозчик. (Извозчик очень похож на дирижера из ранних Надиных мечтаний: такая же длинная, пышная борода, загнутые вверх усы, большой и высокий). Он важно и с почтением распахивает дверь коляски и басом приглашает их в свой экипаж:

– Садитесь, господа хорошие! Я Вас сейчас мигом к морю домчу!

Наш дядя Гриша подает мамке руку, подсаживает ее в коляску, словно драгоценность, сажает рядом с ней Надюху, поправляет им платья, чтобы не помялись и снисходительно кивает извозчику, разрешая трогаться:

– Поехали, уважаемый! Да осторожно, Ленина везете! С матерью ее…»

В реальность Надьку возвращает громкий скрип кровати за дверью. Надька вздыхает, встает и выходит на крыльцо.

***

Довольный, получивший свое Рябой обнимает Зинаиду, гладит ее атласную кожу и продолжает тему про море:

– Вообще-то, я там уже не один раз бывал с корешами. Вот помню, приехали мы как-то раз…

– Ну чего ты все красуешься? – обрывает его недовольная Зина. – Распустил перья… Чего петушишься?

– Зина, ты знаешь, я это слово не люблю!

– Море, море! У самого дырка в кармане да вошь на аркане… Море, море… какое мне море, у меня —Надька! – все больше распылялась Зинаида.

– Надьке тоже море нужно. Болеть меньше будет! А где она у тебя? – поинтересовался Рябой.

– Где, где? В Караганде! На крыльце сидит.

– А че ты таскаешься-то с ней?

– А куда я ее дену? За ней глаз да глаз нужен. А то таких дел натворит…. Соседи то и дело жалуются.

– Красивый ребенок у тебя, Софийка! Но на тебя она не похожа. Кого-то она мне напоминает…

– Ленина! – выпалила Зина.

– Какого Ленина? Ты серьезно? Иди ты! Чур, чур!

– Ну не самого Ленина, а маленького, Володю Ульянова! – пояснила Зина.

– Ой, аха-ха! Вот уморила! Это ее поэтому твой инвалидик так называет? Аха-ха! – скабрезно заржал Рябой.

– Хватит! – гаркнула Зина.

– Да ладно, шучу я! – миролюбиво закончил разговор Григорий, – гадом буду. Возьмем мы твоего Ленина на море!

***

Во дворе своего нового дома на отчаянно скрипучих качелях качалась Надя. Раскачивалась сильно, высоко.

– В небо! В небо! Выше, еще выше, – раскачиваясь, кричала она, и весь ее мир подлетал в небо вместе с качелями, и был таким чудесным, таким счастливым и радостным.

Рядом крутился вихрастый мальчишка лет восьми с симпатичной, чумазой, хитренькой мордашкой и белозубой обаятельной улыбкой. Замызганная некогда белая футболка и трикотажные спортивки с вытянутыми коленками завершали образ классического беспризорника. Наконец он решил подойти к незнакомой девочке, которая недавно въехала в двадцать седьмую квартиру.

– Че, качаешься? – спросил между прочим мальчик.

– Ну и че? – услышал он в ответ.

– Да ни че!