Артем Приморский - Раскаты

11

Машина Арцыбашева неторопливо ехала в сторону Театральной площади, к Мариинскому театру. Он был виден издалека – громадный и ослепляюще яркий, манивший к себе всех любителей нестареющей классики. На подъезде образовалось плотное движение – вереница пролеток лениво ползла вдоль тротуара. Перед самым входом она останавливалась, ровно настолько, чтобы пассажиры успели выйти и расплатиться, и после этого двигалась дальше, уступая место новым экипажам.

Арцыбашев не стал ждать своей очереди. Выскочив из «форда» на медленном ходу, он просочился через сонный поток и вошел в огромное фойе.

Из распахнутых дверей зала играла музыка – оркестр настраивался. Яркий свет и бархат кресел манил в сказочный мир, закрытый для простых людей. Обилие черных фраков и разноцветных пышных платьев поначалу сбил Арцыбашева но, постояв пару минут в стороне, понаблюдав за толпой и поняв, что среди них много знакомых лиц, но они все заняты и не замечают его, он спокойно вздохнул и направился в боковую галерею.

Его излюбленное место, второй балкон с правой стороны, был пока пуст.

– Ваш билет, пожалуйста, – попросил молодой контролер.

– Пожалуйста, – Арцыбашев достал бумажник. – У меня их предостаточно.

Короткая сделка увенчалась успехом. Доктор уже хотел пройти под полог и занять свое любимое, крайнее кресло, но тут его окликнули.

– Александр Николаевич! – какой-то молодой темноволосый парень в слегка потертом клетчатом костюме шагнул к нему, протягивая руку. – Ба, я вижу, не признали? – спросил он, не дождавшись приветствия.

– В общем-то, нет, – холодно ответил Арцыбашев. Он не любил, когда его одергивали и нагло лезли с рукопожатиями.

– Антон Марков, репортер из газеты «Белая ночь». Мы встречались на одном собрании, в университете, помните? Павлов представил свою Нобелевскую медаль и прочел доклад.

– Вот как? – Арцыбашев напряг память, и вспомнил. Действительно, на собрании хирургов и физиотерапевтов в Санкт-Петербургской академии наук, которую этот несведущий парень назвал университетом, были журналисты, включая него. – Вы, кажется, что-то спрашивали у меня?

– Верно! – улыбнулся Марков. – Ваша цитата вошла в мою статью.

– Господа, до начала оперы пять минут, – напомнил между тем контролер, после первого звонка.

– Вы на Корсакова? – Марков огляделся по сторонам. – Хотел вам представить еще одного моего, так сказать, коллегу. Он писатель и поэт, печатается во всевозможных газетах. Не только у нас, в Питере и Москве, но и за границей. Ах, вот он! Иван Алексеевич!

– Что такое, Антон? – к Маркову подошел невысокий мужчина в белом костюме-тройке.

– Александр Николаевич Арцыбашев – а вот Иван Алексеевич Ильин.

– Приятно познакомиться, – Ильин протянул руку с золотой печаткой на безымянном пальце.

– Взаимно… – доктор нехотя ответил.

На вид Ильину было под сорок. Длинные темные волосы, расчесанные пробором направо, аккуратно подстриженные, короткие усы. Лицо широкое и доверительное, слегка смуглое, но глаза – по-азиатски черные и немного раскосые, с быстрым и юрким взглядом, сильно портили общий добродушный вид. Ильин не понравился Арцыбашеву; и тот, похоже, понял это.

– Вы не представляете, как много сейчас редактор требует с нас по военной тематике, – продолжал болтать Марков. – Военные стихи, военные песни, военные рассказы… Издательство даже подняло цену – на прозе можно неплохо заработать.

– Да, и товарищ Марков, тем не менее, продолжает писать скучные статьи о повседневной жизни, – насмешливо подметил Ильин.

« Товарищ? » – Арцыбашев немного напрягся. Это старое, дружелюбное слово за последние годы обрело совсем другой оттенок – зловещий и заговорщицкий. Тех, кого называли товарищами, официальная власть чаще всего величала смутьянами. Для Арцыбашева это было плохое, опасное слово.

– А товарищ Ильин, тем временем, сочиняет что-то невероятно масштабное, эпическое, – сказал Марков. – Представьте, Александр Николаевич, великую битву – самую последнюю битву на Земле, в которой сойдутся все силы Добра и Зла.

– Это будет нелегкая битва, полагаю, – прохладно отметил Арцыбашев. Ильин улыбнулся, снисходительно посмотрел на репортера:

– Товарищ Марков немного преувеличивает. Но книгу я действительно пишу. Насчет последней битвы не уверен, но русско-японской войне в ней найдется место.

– И вице-адмиралу Дуболому тоже, – добавил Марков. – Ведь война неизбежно проиграна. Порт-Артур рано или поздно сдастся – у него нет ни кораблей, ни толкового начальства. Дуболом ведет эскадру навстречу неизвестности.

– Навстречу гибели, – поправил Ильин.

«Я и без тебя знаю», – зло подумал Арцыбашев.

– А настроения среди рабочих – сами знаете, какие, – сказал Марков. – Почитайте нашу газету – там все рассказано; и про Путиловский завод, и…

– Господа, опера начнется через минуту, – напомнил контролер после второго звонка.

– Простите, мне пора, – Арцыбашев, кивнув обоим, быстро вошел в ложу. Любимое кресло все еще пустовало, словно ожидая его. Отсюда доктор видел, как нарядные посетители наполняют зал, оживленно и беззаботно переговариваясь.

«Что им дело до войны на другом конце империи? – пронеслось в голове Арцыбашева. – Когда грянет здесь, тогда и задумаются».

Императорская ложа пуста. Доктор вспомнил, что совсем недавно у царя родился сын. «Хорошее наследство ему достанется, – подумал Арцыбашев. – Страна, истощенная войной и бунтами, повальная безграмотность, и такие „товарищи“, как Ильин и тот, второй…»

Развивать тему дальше он не стал. Прозвенел третий звонок, и в зале притушили свет. Занавес поднялся, с ходу грянул оркестр…

12

«Серый Петербург, родной и опостылевший… Как бы хотелось покинуть тебя навсегда, – со щемящей тоской думал Арцыбашев, возвращаясь после оперы домой. Закутавшись в пальто, он застегнул пуговицы до самой шеи, сжался от промозглой стужи, как застывшая пружина. – Как бы хотелось навсегда забыть тебя и твоих разношерстных жителей, забыть твой нервный пасмурный нрав, твои леденящие дожди, твой медленно кружащий снег…»

Пустеющие улицы, облитые тусклым светом газовых фонарей, придавали дороге унылую сентиментальность. Арцыбашев видел это столько раз, и столько раз при этом мучился безответными вопросами – что же делать дальше? Работать, пока позволяют? Пачкаться чужой кровью, смывать ее теплым душем и алкоголем? Крутить романы с молоденькими актрисами и танцовщицами? Копить деньги на безбедную старость? Жить степенно и неторопливо, заплывая жиром апатии? Помогать людям, но при этом оставаться абсолютно пустым и безразличным к их проблемам?..