Артем Приморский - Раскаты

– Не знаю, Оля. Что-то важное, кажется.

– Я сейчас подойду… – повторила девушка.

– Да ты погоди, Оля – отдохни хоть чуток. Вон, с тебя пот в три ручья льется, – клоун подал ей огромный «шелковый» платок, – вытрись хорошенько. Ох, задала ты копоти и себе, и публике! После такого наши кривляния только зевоту вызовут.

Девушка благодарно улыбнулась – ее большие темно-карие глаза тепло засияли.

– Юрка, наш выход будет!.. – крикнули клоуну снаружи. – Ты где?!

– Мне пора, Оля!.. – он встрепенулся и убежал, громко топая огромными башмаками.

– Удачного представления… – прошептала она и невесело выдохнула.

Сгорбившись на табуретке, девушка прикрыла глаза, ощущая, как ноет каждый мускул в натруженном теле. Подниматься и идти к Самсонову, раздраженному неизвестно чем, не хотелось. Лечь бы и отлежаться до завтра…

«Завтра… – она вспомнила, что завтра у нее еще три выступления, и послезавтра, и так до конца месяца. – Это бесконечное завтра…»

Она поднялась и отправилась обратно за кулисы, искать Самсонова. Впрочем, он нашел ее раньше:

– Где ты шляешься, черт возьми? Кого не спросишь – никто не знает!

– Что случилось, Игорь Николаевич?

– Не сейчас. Иди к выходу и жди!

– Хорошо, Игорь Николаевич, – покорно ответила девушка. Самсонов процедил сквозь зубы что-то грязное и направился к сцене – программа еще не закончилась.

Самсонову шел пятьдесят шестой год. В молодости он сам был простым циркачом – играючи сгибал «железные» прутья, поднимал «сорокапудовые» гири, боролся с «дикими» медведями. Потом у него развилась грыжа – ее вырезали, но выступать запретили. Самсонов не отчаялся. Из силача он переквалифицировался в конферансье, собрал свою собственную труппу и начал гастролировать по всей Российской империи. Шли годы, и дела у Самсонова ладились – он обрел известность и заметный вес, начал заниматься продвижением других, мелких трупп и отдельных артистов. Самсонов поважнел, стал носить дорогие костюмы с жилетками и непременной золотой цепью. Он стриг бороду на крутом подбородке и подкрашивал волосы черной краской, маскируя густую седину.

Его и Эльзу связывали не совсем обычные отношения. Юную и талантливую гимнастку Самсонов заметил в одном из бродячих коллективов; но, поскольку сам коллектив его не интересовал, он просто взял и отбил гимнастку к себе, пообещав ей хороший, денежный контракт.

Вскоре девушка стала его любовницей. Самсонов наслаждался ее свежестью и тратил ее молодость не только в ресторанах и гостиницах, но и на сцене. Он дал ей полную творческую свободу действий, но непременно указывал на контракт – выступи столько-то раз, если хочешь заработать. И она работала, не щадя своих мускул и костей – набивала синяки и ссадины; падала, сдерживая слезы боли; ломала голову над номерами, которые должны неизменно покорять привыкших ко всему зрителей.

А Самсонов постепенно старился, богател и подыскивал новую любовницу на замену. Вскоре он нашел ее, в другом коллективе. Госпожа Элеонора, дрессировщица пуделей, чей номер присутствовал в программе, но пользовался несравнимо меньшим успехом, удачно сменила госпожу Эльзу. И, пока девушка тренировалась и репетировала, Самсонов в компании с новой пассией ездил развлекаться, убеждаясь, что нашел наиболее подходящую кандидатуру.

Пренебрегая Эльзой все сильнее, он стал покрикивать на нее, делать едкие замечания на репетициях и после выступлений. Это сильно задевало девушку, но она не до конца понимала, чем вызвана его враждебность. Теряясь в догадках, она решила, что Самсонову просто не нравятся ее номера.

Эльза стояла у выходной двери, за кулисами. Послышались тяжелые шаги Самсонова.

– Пора нам расходиться, – бросил он. – Я больше не люблю тебя, да и контракт твой скоро истекает.

– Что?.. – растерянно спросила девушка. Темно-карие глаза непонимающе смотрели на него.

– Ты все слышала. Собирай свои вещи и проваливай.

– Я…

– Ты мне больше не нужна! – рявкнул Самсонов и толкнул ее. Девушка упала.

– Не нужна… – прошептала она. – Ты другую завел, что ли?

– Какая догадливая, – насмешливо сказал он.

Девушка зажмурилась – как на тренировках, когда от боли были готовы потечь слезы.

– Я слышала слухи, и не верила… Я считала, что все вранье… – две жгучие дорожки заблестели на ее щеках. – А ты…

– Четвертый год здесь работаешь, и все еще веришь в сказки? – издевательски весело спросил Самсонов. – Короче – собирай свои шмотки, освобождай гримерку и убирайся к чертовой матери!

– Нет. Не уйду…

– Что?

– Не уйду! – упрямо крикнула она. Ее глаза, наполненные слезами, потемнели от гнева, стали практически черными. – Контракт пока в силе, сам сказал!

– Ну, тогда оставайся и работай, тварь, если сможешь! – Самсонов ткнул ее сапогом в голову, повалил навзничь. – Принцесса цирка…

Девушка медленно поднялась. Дернув за дверную ручку, вышла из закулисья на улицу. Ветер гнал по серому небу оборванные тучи. От холода ее кожа покрылась мурашками, но она даже не заметила; и когда с неба начали падать – сначала робко, потом все смелее, стылые капли дождя, она не пошевелилась.

14

– Чертов дождь… – Арцыбашев глянул на небо. На лоб упало несколько капель. – Крышу подними, Григорий.

– Уже исполняем, Александр Николаич, – ответил водитель.

Красный «форд» накрыло черным зигзагом козырька. Машина снизила скорость, прижалась к краю дороги.

– Зонт забыл взять, черт, – когда машина заехала на небольшой дворик перед моргом, Арцыбашев черной молнией метнулся к его входу.

– Мне нужен доктор Навалов, – сказал он на регистратуре. – Я Арцыбашев.

Через пару минут подошел полный мужчина в грязно-сером халате. Он кивнул лысеющей головой – линзы его очков тускло блеснули:

– Навалов. Пойдемте со мной. Я позвонил, как только ее привезли.

– Ее отец приезжал? – спросил Арцыбашев.

– Пока нет. Ждем с минуты на минуту.

– А Яковлев, помощник полицмейстера?

– Уже здесь. Пойдемте, – с нетерпением повторил он.

Навалов провел Арцыбашева по длинному, обшарпанному и мрачному коридору, завел в одну из холодных, отделанных кафелем комнат. «Точь-в-точь операционная», – подумал Арцыбашев. В ее центре стоял тяжелый железный стол, покрытый широкой простыней, под которой угадывался силуэт человеческого тела.

– Здравствуйте, – вошел Яковлев. Увидев стол, он изменился в лице. – Ох, Господь милосердный, – он перекрестился.

– Прокофия Захаровича пока нет… – сказал Навалов.

– Да и плевать на него, – Арцыбашев подошел к столу и откинул простыню до плеч.

– Господь милосердный… Господь милосердный… – Яковлев побледнел, но взгляда от лица Анны не отвел.