Валерий Кормилицын - Держава

– А наш император другого склада человек: «Война есть война, и солдат гибнет за Отечество. А казнить – грех!» – высказал своё мнение Банников. – На мой взгляд, это неправильно. Врагов следует уничтожать. Правильное решение принял прадед Николая Второго, повесив пятерых декабристов. Если бы его правнук велел вздёрнуть полдюжины воинствующих фрондёров во главе с Гучковым, в стране наступил бы так нужный сейчас внутренний мир и спокойствие. Пусть бы последующую сотню лет либералы сочиняли обличающие царя памфлеты.

– Согласен! – продолжил экскурс в паутину революционных партий Глобачёв. – В данный момент эсдек Ульянов никого не казнит, а тихо живёт в Швейцарии, в Цюрихе, в доме обувщика, что чрезвычайно связывает его с рабочим классом, – хмыкнул начальник питерской Охранки, – и пишет политические статьи. Агент доложил, что публицист часто подавлен, потому как их никто не читает. Ежедневно гуляет привычным маршрутом, но иногда, когда избавляется от мерехлюндии, то есть – от хандры, меняет его, забредая в незнакомые парки, скверы и улицы. Переписывается и встречается с Инессой Арманд, подчас помогающей вождю пролетариата скрасить тяжёлые эмигрантские будни. Как-то, перепив пива, на всю пивную шумел: «Если Христос любил Магдалину, то почему мне нельзя любить Арманд?» – Полагаю, это явная инсинуация. Агент заразился от Ильича унынием и решил таким образом поправиться, – вызвал улыбки слушателей. – Ближайшие его сподвижники и, разумеется, наши заграничные агенты в курсе, что сердце Ленина временами трепещет от бурной нежности к некой Анжелике Балабановой… И он не ждёт никаких революций, привыкнув за двадцать эмигрантских лет к размеренной спокойной жизни в цивилизованных культурных странах. Недавно, читая лекцию группе швейцарских молодых рабочих, пессимистично заявил: «Революции в Европе будут, но мы, старики, вряд ли доживём до них». О революции в России даже не мечтает… Вот такой, господа, расклад оппозиционных сил, – поднялся со стула Глобачёв, протянув Банникову кожаную папку. – Здесь краткие рапортички и мои выводы о сегодняшней ситуации в стране, – распрощался с гостями Константин Иванович.

Император искал верных людей, но они были наперечёт.

За январь месяц Николай дал около полутора сотен аудиенций, обстоятельно обсуждая с принятыми лицами текущий момент и ближайшее будущее.

Некоторые из них предупреждали государя о надвигающихся беспорядках и об угрожающей ему лично опасности. Государь успокаивал их, отвечая, что они сгущают краски и что к лету, после завершения победоносной войны, всё образуется: «Всё в руках Божиих и на всё Его воля. Я категорически против дарования ответственного министерства, то есть против конституции, особенно во время войны. Победим, тогда и станем решать вопрос о конституции».

Председателем Государственного Совета государь назначил бывшего министра юстиции Щегловитова – волевого, умного, опытного в политике учёного-юриста, яростно ненавидимого левыми кругами и еврейской диаспорой.

«Ванька Каин», – называли они его за антисемитские взгляды и за то, что состоял в монархической организации «Русское собрание».

Но даже Щегловитов негативно отозвался в 1916 году о тогдашнем правительстве: «Паралитики власти слабо и нерешительно борются с эпилептиками революции».

Иван Григорьевич, став председателем, преобразовал состав Госсовета, освободив престарелых членов и поставив на их место молодых людей консервативных взглядов.

Дабы выяснить настроение армии, кроме гражданских лиц, Николай принял в январе некоторых высших генералов. Все они заверили верховного главнокомандующего в верности войск и их желании поскорее разбить противника.

Принимая генерала Гурко, император высказал ему пожелание вызвать в столицу на отдых с фронта кавалерийские части: « А то скоро съедутся на Конференцию высшие чины союзников и негативные эксцессы были бы нежелательны».

Вскоре Гурко доложил императору, что переговорил с командующим Петроградским военным округом генералом Хабаловым и тот заявил, будто в Петрограде и окрестностях нет места для расквартировки такого количества войск. Государь высказал сожаление и повелел вызвать хотя бы Гвардейский экипаж.

В конце января в российскую столицу начали прибывать миссии союзников в лице представителей Англии, Франции и Италии. Всего 37 человек.

Поселить их запланировали в самой фешенебельной гостинице Петрограда – «Европейской», состоящей из 300 номеров ценою от 4 до 40 рублей за сутки.

Главный представитель союзнической миссии лорд Милнер благополучно прибыл на английском крейсере в порт Романов на Мурмане.

«Какой у этих русских, кругом беспорядок», – критически оглядел горы военных и гражданских грузов на пристанях порта.

Однако его настроение улучшилось, когда увидел отведённые ему роскошные апартаменты отеля. Отдохнув, министр британской короны пригласил на обед посла Бьюкенена, постояльца этой же гостиницы мистера Самюэля Хоара, официально – главу британского Бюро информации, неофициально – резидента английской разведки Сикрет интеллидженс сервис в Петрограде, и заранее вызванного из Москвы генерального консула Роберта Брюса Локкарта.

В просторной гостиной, обставленной мебелью в стиле Людовика Четырнадцатого, джентльмены уютно устроились вокруг кофейного столика, надумав прежде обсудить за чашечкой кофе ситуацию в России и планы союзников.

Мистер Хоар, как истинный разведчик, заблаговременно узнал, что сэр Альфред безумно любит кофе а не чай, как большинство англичан, потому подсуетился и в магазине Жоржа Бормана у «пяти углов», заказал лучшие бразильские зёрна.

Бесшумный официант с безукоризненным пробором в редких волосах – лейтенант интеллидженс сервис, а не унтер с Охранки, принёс напиток и тут же по-английски испарился, дабы удостовериться – нет ли поблизости русских коллег из охранного или жандармского отделений.

И на дух не переносивший кофе сэр Джордж, пригубив для приличия глоток этой мерзости и брезгливо утерев салфеткой губы, достал из принесённого несессера блокнот в сафьяновом переплёте и, раскрыв, дабы чего не забыть, стал рассказывать военному министру подоплеку постепенно разворачивающихся событий, начав с того, как пресса критикует правительство:

– Несмотря на цензуру, журналисты и редакторы давно намастачились обходить разного рода запреты.

Закончив о политике, перешёл к экономике, поведав «брату», близкому к Ротшильдам, о положении на Московской и Петроградской биржах, и о курсе рубля, который: «благодаря нашим стараниям, резко покатился вниз», – перескочив затем к намечающемуся дворцовому перевороту, заявив, что если Николай не пойдёт навстречу буржуазной общественности, то они его свергнут.