Татьяна Коршунова - Екатерина Чубарова

– О пресыщении ли нам думать? У нас с полудня маковой росинки во рту не было. С нами бедная женщина с грудным младенцем. И девица юная – совсем ещё дитя.

– Ну, хорошо, хорошо! Коли так, принесу вам еды!

– Каттерина! Мы не должны просить, мы не lazzaroni 36 36 нищие (неап.) ! – не выдержал Раффаеле.

Анна Прокопьевна вздрогнула:

– А вы… Вы что же… Кто этот человек с вами? Басурманин нерусский?

– Сеньор Раффаеле – эмигрант из Европы, – объяснила Екатерина.

– Неужто француз?!

– Нет! Я родом из Неаполя, и я не враг русских, – он сделал шаг…

– Не подходите ко мне! – хозяйка выставила обе руки. – Горе мне, что я вас пустила! Я принесу вам еды. Только уходите спать, и чтоб не видел вас никто всю ночь! Сидите тихо! По двору не ходить! И песен не петь!

Она закрестилась. Запахнула на груди душегрейку и побежала к крыльцу. Её маленькие ножки путались в длинном холщовом подоле.

Чёрные глаза из темноты жгли Екатерине лицо. Вот и узнала, какова немилость герцога! Магнетизм – будто рядом вулкан извергается.

– Вы сердитесь на меня, сеньор Раффаеле? Поверьте: не будь я в ответе за Лизу, Ненилу и невинного младенца, я спала бы в карете или отыскала бы заброшенный амбар!

Он молчал. Ненила вышла из сарая:

– Барышня, не принести ли нам одеяла из кареты? Так всё же лушше спать, а не то вся сряда 37 37 Сряда – одежда (бежецкий диалект) завтра в сене будет.

– Принеси, Ненила. И я с тобой пойду. И Елизавете Андреевне скажи, пусть за одеялами сходит. За один раз всё принесём и уложим, чтобы не попадаться на глаза хозяевам, пока нас не выгнали.

Они притащили из кареты дорожный ящик, сложили на него тёплые одежды и шляпы, три шерстяных одеяла разостлали в разных углах сарая. Ненила ушла в дальний закуток и отгородилась сенным валом, чтобы не тревожить сон господ, если Алёнка заплачет. Раффаеле сел за ящиком, прислонясь спиной к печной кладке. Рядом с постелью поставил клетку с голубем и положил саблю.

Вернулась хозяйка и оставила на полу большую чашу с пирогами, яблоками, кусками хлеба и завёрнутыми в салфетку холодными куриными ножками.

– Ненила, Леонтий, подите сюда! – позвала Екатерина.

– Вы кушайте сами сперва, а нам уж чё перепадёт, – Леонтий улёгся на сено перед дверью, как сторожевой пёс.

– Вот ещё, выдумали! В беду мы все одинаково попали! Берите – вот ваша доля!

Ненила перестала стесняться – села рядом с барышнями выбирать куски. И натёртая кучерская ладонь протянулась за ломтем хлеба.

– Идите ужинать, сеньор Раффаеле! – Екатерина с аппетитом уплетала пирог с рыбой и пересчитывала куриные ножки, чтобы никого не обделить.

Герцог сидел в углу у стены, обнимая колени.

– Я не могу принять подаяние, полученное из вашего унижения.

– Полно вам, сеньор Раффаеле.

Он молчал.

– Нашли время упрямиться!..

Ненила посмеивалась: живот при барышнях урчал – аж неловко. Обглоданные косточки так и падали на салфетку. Пироги будто улетали.

Опять пришла хозяйка. Принесла большой глиняный кувшин молока. Дождалась, когда девицы напьются – и забрала вместе с пустой чашей.

За плотно закрытой дверью среди ночной тишины раздался звон разбивающейся посуды. Раффаеле переглянулся с Екатериной. И замер с поднятыми бровями.

Он отказался и от молока.

Никто не хотел думать о завтрашнем дне. Никто ни о чём друг друга не спрашивал. Барышни легли рядом, прижались друг к дружке, чтобы не зябнуть. За сенным валом сопела Алёнка и похныкивала – просила материнскую грудь. В темноте маленькие глазки Лизы возбуждённо блестели.

– Катя, что будет завтра?

– Придумаем.

– Я должна помолиться за упокой души Михаила Евстафьича, всенепременно.

– Пойдём завтра с утра к обедне. Закажем панихиду по Михаилу Евстафьевичу, как ты хочешь. А потом поищем, где купить траурное платье для тебя.

– А что будет со мною потом?

– Я подумаю, Лиза. Не бойся, я не оставлю тебя.

Раффаеле тоже не мог уснуть. Сухие стебли то тут, то там проступали сквозь одеяло, кололи лицо; и удушливый запах русской травы – любимый запах русских крестьян оседал в носоглотке приторным комом.

«Как же я теперь к Александру поеду?» Екатерина смотрела в темноту на перекрещенные балки крыши, поправляя под головой колючее сено.

«Я должна была сейчас мчаться к нему. Я так спешила! Боялась, что не успеем к Ивоницким до ночи. И всё равно осталась здесь на ночь! И не знаю, сколько ещё часов, а то и суток пройдёт, прежде чем я доберусь до военного лагеря».

Как далеко теперь казался день, когда она в доме княгини Нины Ланевской прочла в письме о его ранении…

Лиза успокоилась, стала согреваться и засыпать.

Завтра надо ехать, не теряя ни минуты. Только позаботиться о ней, решить её участь и – ехать…

***

Где-то рядом хлопали крылья и надрывался-кукарекал петух. Екатерина открыла глаза, по привычке взглянула на стену, ища часы. Доски, доски… Над головой – копна. Рука поцарапана сухим стеблем. Постоялый двор? Нет, вчера затемно они приехали в Углич. И это не дом Ивоницких – это сарай, куда их, по милости, пустила незнакомая женщина. Точно – так всё и было!

Если пел петух – значит, утренняя Литургия ещё не начиналась!

– Лиза, – Екатерина коснулась её плеча. – Лиза, просыпайся! Пора собираться к обедне.

В стенах лучи сентябрьского солнца находили щели и пробивались в сарай. Ненила уже встала и успела покормить Алёнку за сенным валом. Услышала, что в уголке барышень зашевелились, и поспешила к ним – бодрая и румяная, как все крестьянки ранним утром:

– Барышня, дайте я вам помогу волосики прибрать.

Екатерина потянулась за сумочкой. Достала костяной гребень. Надавившие голову шпильки одна за другой выдернулись из растрёпанного узла и ссыпались к Нениле в подол. Затылок задышал под каждой волосинкой, словно его освободили от корсета.

– Леонтий спит?

– Проснулся, – Ненила сноровисто водила гребнем по тёмно-русым прядям барышни. – В сене валяется, ждёт приказу вашего.

– Пусть он карету нашу приготовит. Надо будет отвезти нас с Елизаветой Андреевной в церковь. Скажи ему.

Лиза сонно моргала и вынимала из скатанных волос цепкие сухоцветы и листочки.

От Екатерины пахло сеном, как духами, тёмно-серое платье помялось за ночь. Закончив причёску, она подкралась к ящику – взять редингот… да чтобы не потревожить герцога. Он сел перед ней, потирая виски.

– Вас тоже разбудил петух, сеньор Раффаеле?

– Я не спал.

Леонтий отправился запрягать лошадей. Дверь оставил приоткрытой. Свежий холодок осеннего утра побежал по ногам.

– Умыться бы как, – Лиза потёрла сонные глаза.

Ненила вколола ей последнюю шпильку.

– Я пойду, погляжу на дворе, нет ли где колодца, – и выбежала за дверь, впустив в сарай слепящую зарю.