Татьяна Коршунова - Екатерина Чубарова

Барышни стянули шнурками сумочки и украдкой выбрались на улицу. Воздух был студёный и влажный. По голубому небу ходили чёрные тучи, не давая солнцу охватить землю. Подувал ветерок – с яблонь летели вихрем жёлто-зелёные листочки, а кривые сучковатые ветви дрожали, словно продрогшие.

– Я нашла тут колодец за домом. Бадью взяла – умыться вам. Только вода уж порáто ледяная, – Ненила огляделась с опаской и поманила барышень за угол сарая.

Струйка обжигающей воды полилась в девичьи ладони. Взбодрила сонные глаза и осталась каплями на ресницах.

Явился Леонтий:

– Катерина Иванна, вы давечи приказали лошадей готовить. А как я ив на улицу вынесу? Хозяюшка-то вечор ворота заперла да ключи с собой забрала. А конюфа-то нету.

– А мы тогда пешком пойдём. Кто нас тут знает?

– Как же вы, неужто одни, Катерина Иванна? Дайте я пойду с вами.

– Зачем, Леонтий? Город маленький, не заблудимся.

– Боязно мене за вас, вон вечор одна только шушера по городу бродила!

– Так то было на ночь глядя. Не тревожься, Леонтий. Оставайся сеньору Раффаеле служить.

Барышни повязали на головы шёлковые платки. Ну, вот – то ли дело! В платке куда как удобнее, нежели в шляпе, – Екатерина улыбнулась.

– Ждите нас здесь! – она погрозила пальцем Леонтию и Нениле из-за угла дома. И потянула Лизу за руку к калитке.

Углич был тихим и пустынным, словно время в нём остановилось. Барышни шли к площади узкими немощёными улочками. Атласные туфли тонули в мягкой дорожной пыли, в тонкие подмётки впивались мелкие камешки. Домашняя простота уездного городка успокаивала душу. В провинциальных местечках всегда кажется, что никуда не надо торопиться и бояться опаздывать, и не за чем гнаться – потому что всё вокруг замерло. Проходят дни, месяцы, иногда годы – а город тот же, и жизнь в нём не меняется, храня связь с воспоминаниями.

Площадь оказалась шире, чем представлялась туманной ночью. Четыре храма венчали её углы, соединённые длинными рядами зданий с арками. Солнце поднималось за спиной – и золотые кресты на храмах горели пламенем зари. У торговых рядов то тут, то там стояли подводы, лошади с мохнатыми копытами смирно ждали хозяев. А народ стекался в храмы.

Трижды крестясь и кланяясь, Екатерина и Лиза вошли в Успенскую церковь с голубыми куполами, у стен которой ночью стояла их карета. Вошли за мужичками в серых подпоясанных рубахах.

***

– Уф гроза-а – наша барышня! – усмехнулся Леонтий. – Пошли, Ненила, обратно в сарай. Как бы на глаза кому не попасться.

Сидел-сидел он без дела. Час прошёл. На дворе никто не появлялся и не спешил их выгонять. С вечера незапертой осталась одна конюшня.

– Пойти лошадей накормить что ли… А то издохнут.

– Поди-ка, Леонтий, – оживилась Ненила. – Я тоже пойду – голубкý с пелевы чего в конюшне пособираю. Ведь тоже тварь Божья – тоже есть охота.

Она притащила в подоле пригоршню овса. Просунула воркующему голубю в клетку широкую ладошку.

– Отчего к нам никто не заходит? Ненила! – Раффаеле смахнул прилипшую траву с белых панталон.

– Не заходят – и хорошо, барин! Зато не гонят. А не то бы мы потеряли Катерину Иванну с Лизаветой Андреемной. Где бы мы с ними повстречались?

– В карете. У ворот.

Застенчивые глаза пробежали в угол, где сидел герцог, прислонясь к печной кладке.

– Вы бы сказали, чего нам с Леонтием делать, покудова барышни не воротились. Вы чего прикажете – мы вас и будем слушать.

Он улыбнулся доверчивой покорности её голоса.

– Ничего не надо делать, Ненила. Только ждать.

– А вам не угодно ли чего?

– Мне ничего не нужно. Голова болит сильно-сильно от сухой травы…

– Ох!..

Как же быть?

– Леонтий! – Ненила кинулась к двери и столкнулась с ним при входе в сарай. – Леонтий! Чего делать-то? Беда! У господина нашего герцога голова болит, помогать надо!

– И чё же? – ответил раскатистый голос на её шёпот.

– Слышь, Леонтий, ведь у нас капустой всегда лечатся! Где бы достать-то её?

– Ишь ты… Ненила! У нив же, у господ-то, и болячки другие – не как у нас. Мигрени у них всякие. А ты говоришь, капустой!

– А ну и чего? А вдруг поможет?

– Ну… Кхм… и чё же?

– Сходи, спроси у кого-нить.

– У кого?..

– Поищи…

Леонтий погладил бородку:

– Ну, ладно. Ежели надо… Чё же делать? Пойду добывать капусту.

Он обошёл двор. Заглянул в решетчатое окошко курятника: белый петух с королевским гребнем уставился на него одним глазом.

Да петуха-то не спросишь… Хозяйка оставила их здесь, словно пленников, – даже лошадей за ворота не вывести. И пропала. А рыскать по чужим огородам – грех на душу брать.

Возле бревенчатого каретника стояла покрытая рогожей копна соломы. Рядом – высокая ровная поленница. За копной вела на крышу приставная деревянная лестница.

С оживлением утра кто-то закопошился в конюшне. Проверив все закутки двора, Леонтий вернулся и нашёл там конюха с длинной рыжей бородой в холщовой некрашеной рубахе.

– Ты чьих будешь? – спросил конюх. – Тех господ, что хозяйка на ночь пустила?

– Я кучер ихний. Слушай, добрый человек, помоги! Принеси нам капусты.

Конюх посмотрел на него, как на чудака.

– Да ты чего? Кто мне её даст? Нас знаешь как наказывают за безвременное ядение? До обеда – никакой капусты!

– Слышь, нам простой кочан надо, да хоть листья одни! К голове привязать барину нашему!

– А ежели меня накажут?

– Да ты потихоньку! Спроси у кого-нить. Век те благодарны будем!

– А мне-то чего с вашей благодарности?

– Ну я тя как доброго христианина прошу! Ну не мене же в дом идти!

Ненила выглядывала из-за сарая. «Вот недотёпа-то мужик! – она хихикнула в ладошку. – Небось думает, Леонтию капусты погрызть захотелось! Иди, давай! Бросай помело своё!»

– Согласился! – она вбежала к Раффаеле в сарай. – Уговорил Леонтий!

Герцог всё так и сидел, как прибитый к стене. Держался за голову.

– Вам бы выйти да водичкой холодной умыться.

– Хозяйка просила не выходить. Мы гости и обязаны уважать её волю.

– Я повню, что барынька приказала, а я к колодцу всё ж сходила ради барышень. Никто не заметил. Да тут и не видать из окон. Пойдёмте, я и вам водички принесу.

Раффаеле улыбнулся через силу:

– Подай из ящика мой… borza 'a viaggio.

Ненила захлопала глазами: простите ради Христа… Он вздохнул и подвинулся к ящику за несессером, морщась и потирая лоб.

Алёнка сладко спала в сене, укутанная пелёнками.

За углом под глухим забором рос колючий куст шиповника. На него уложили фрак. Ненила в крепкой руке принесла полное ведёрко воды.

– Вы б лушше разбыгнулись…

– Что?

– Да уж порато рубашечка у вас белая. Жалко будет, ежели замочится.

Раффаеле завернул рукава и расстегнул пуговицы на груди. Холод промёрзлой земли пополз ему под мышки.