Юрий Пульвер - Стоящий в тени Бога

У Гавлонита пересохло горло.

Последний раз он посещал женское лоно полгода назад, еще до начала восстания. На войне мужу доблестному, тем более полководцу, Тора не дозволяет делить ложе с дочерями Евы. В плену и во время морского путешествия он вообще не видел женщин. Естество требовало: пользуйся случаем.

Отечественные Закон и мораль диктовали обратное:

«Если найден будет кто лежащий с женою замужнею, то должно придать смерти обоих» (Втор. 22:22).

«Кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это;

Побои и позор найдет он, и бесчестье его не изгладится;

Потому что ревность – ярость мужа, и не пощадит он в день мщения...» (Пр. 6:32—34).

Супруга Цветка, если он у нее и был, опасаться не следовало: рабы не могут позволить себе такой роскоши, как месть из ревности.

Воспоминания о собственной жене тоже не сдерживали Гавлонита, хотя Закон стоит на стороне супружеской верности:

«Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя.

Пусть не разливаются источники твои по улице, потоки вод – по площадям;

Пусть они будут принадлежать тебе одному, а не чужим с тобою.

Источник твой да будет благословен; и утешайся женою юности твоей,

Любезною ланию и прекрасною серною; груди ее да уповают тебя во всякое время; любовию ее услаждайся постоянно.

И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею и обнимать груди чужой?» (Пр. 5:15—20).

Жена – почти старуха, к тому же запрет на супружескую неверность касается только измен с иудейками. На чужбине еврей волен втыкать свой живой меч в кого желает.

Однако Гавлонит не мог заставить себя возлечь на Флору на глазах сотен людей.

Он редко обладал женщиной, даже женой, будучи наедине. В жилом помещении, пещере или в доме почти всегда ночью рядом находились дети, родственники, домочадцы, стража. Но там все выглядело пристойно: темнота, одеяла, едва слышимые звуки движений, благочестивое молчание и совокупляющихся супругов, и всех присутствующих – любое проявление чувств считалось дурным тоном. Уподобляться же римлянам, спаривающимся публично, визжащим, стонущим и хрюкающим от удовольствия, вождь Ревностных не желал, как бы сильно ни терзали его позывы плоти.

Молодая и тем не менее весьма опытная рабыня-блудница правильно угадала причину его колебаний.

– О господин, ты такой скромный! Обернитесь к нам спинами и прикройте нас! – приказала она стоящей вокруг челяди сластолюбивой матроны.

За забором из тел Иуда воспрянул духом, как молодой эфеб, наконец-то укрывшийся от стрел щитом. Не сдерживая себя, он повалился на покорную молодуху, которая сразу же начала издавать сладострастные звуки. По укоренившейся привычке иудей не решился последовать ее примеру и не испустил крик вместе с семенем, которое вышло очень быстро, почти как у девственника.

– Ага, я вижу, мой будущий партнер по борьбе на палестре Венеры уже размялся, – промурлыкал над ним хрипловатый мелодичный голосок матроны.

Зелот смущенно вскочил с Флоры. Римлянка еще раз окинула его оценивающим взглядом колесничего, выбирающего для скачки жеребца.

– Ну, всадник, докажи, что достоин этого звания. Представь, что я непокорная кобылица, и попробуй меня оседлать.

Разохотившийся Гавлонит вознамерился сразу ввинтиться в раскинувшееся передним на расстеленном покрывале и подушках роскошное тело. Не тут-то было! Знатная дама повела себя совершенно не так, как податливая невольница. Она свела вместе коленки, кусалась и царапалась, жмуря глаза, похохатывая и повизгивая от восторга.

Иуда не ведал, что такое «любовная игра», «временное сопротивление», «ложная девственность» и все прочие причуды, к каким прибегают близящиеся к старости бабы, чтобы возбудить угасающую чувственность. Женщины, которых он придавливал к постели, будь то жена, блудницы или приглянувшиеся незамужние простолюдинки-чужестранки (евреек, кроме проституток, правоверному запрещено трогать), заслуживали только одного обращения: осторожно, не причиняя боли, войти в них, получить удовольствие, бросить семя и выйти. И все! Никаких изысканностей, никаких попыток доставить удовольствие партнерше. Словом, из многочисленных женских тактик в постельных битвах он встречался только с одной: «тихая покорность».

Гавлонит знал, что в Иудее немало супружеских пар получают одинаковое удовольствие от соития. Но в таких случаях присутствовала и любовь. Иуда намеренно охранял свою душу от горячих страстей. Жену он ценил как мать своих детей и хозяйку дома, однако близость с ней не вводила его в экстаз, не заставляла цитировать «Песню песней». А уж с блудницами и чужеземками какая там любовь! Сбросил напряжение в паху – и ладно!

Его досадливое непонимание сорвало тонкую игру римлянки.

Только что эта похотливая тварь чуть сама не оседлала его, а теперь строит из себя незамужнюю целку! Ух, так и придушил бы жеманницу!

Тем не менее Иуда не мог ни покинуть ложе, ни пуститься в уговоры – это нанесло бы ущерб его гордости и раскрыло знание латыни. Нельзя было и брать эту ломаку грубым принуждением. Тора запрещает изнасилование, да и вряд ли такое преступление сойдет ему с рук, коли оно произойдет в центре Рима, а не в Иудейской пустыне...

Пришлось пойти на хитрость. Не обращая внимания на царапающиеся руки бьющей крупом под ним «непокорной кобылицы», Гавлонит как бы нечаянно оперся основанием ладони на солнечное сплетение матроны и навалился всем телом сверху. У сластолюбицы потемнело в глазах, перехватило дыхание, разжались стиснутые коленки. Таз Иуды провалился между ее бедер.

Враг в минуту слабости опустил щит, открыв незащищенное место, которое до сих пор удачно оберегал. Гавлонит немедленно вонзил свое естественное древко в разверстую на миг щель...

– Злодей! – прошептала потрясенная матрона и попыталась уползти вверх, как насаживаемый на крючок червяк, и одновременно, словно кошка, впиться в обидчика когтями и зубами.

Наглый еврей навалился на нее всем телом, пришпилил руки к покрывалу, закрыл рот поцелуем и принялся ритмично двигать тазом.

Как он посмел! Ни один из сотен любовников римлянки – свободные граждане, рабы, знатные иностранцы – не решались обращаться с ней так грубо и бесцеремонно. Они покорно терпели ее капризы, слезали с нее (или вылезали из-под нее) в синяках и царапинах на теле и в душе, с поникшими пенисом и мужским самолюбием.

На сей раз все оказалось наоборот! Строптивую кобылу действительно оседлал всадник... Нет, покрыл жеребец... Она впервые полностью оказалась во власти мужчины, и собственное бессилие стало для нее новым стимулом чувственности. Партнер не причинял ей боли, но не считался с ее желаниями, услаждая только себя. Это и раздражало матрону, и обогащало ее извращенное воображение еще не изведанным сладострастием. Возможно, в глубине души она давно мечтала впустить в свое лоно истинного победителя, Цезаря любовных войн, чемпиона Венериных палестр...