Ксения Букина - Брилонская вишня

Меня всю передергивает. Я со свистом выдыхаю. Сжимаю кулаки и иду дальше.

Охрана меня не останавливает. Уже хорошо.

Взбираюсь на второй этаж, подхожу к последней квартире слева. Снова выдыхаю, сжимаю губы сильнее и толкаю дверь.

Неуверенно ступаю по ковру. Останавливаюсь. Тщательно вытираю ноги о палас и прохожу в квартиру.

Хорошая, немаленькая. Светлая такая. Везде царит армейский порядок. Даже такое ощущение складывается, что здесь никто не живет. Об обратном говорит коробка шахмат, стоящая на краешке стола, красивые карманные часы и пепельница. А еще на плечиках висит тщательно выглаженный китель, под которым покоятся блестящие ботинки.

Немного смелею.

Подхожу к окну и ставлю на подоконник голубую краску. Отсюда так хорошо видно почти весь штаб. Вон, Васька стирает, Ведьма с Вернером переговариваются…

И вдруг думаю, что подстелить под подоконник, чтобы краска на пол не капала? Даже газету в этой квартире искать рискованно – вдруг нужную коменданту возьму? А если схвачу документы какие?

Запускаю ладонь в волосы. Пойти, попросить у Марлин? А где она? В окне не видно. Сегодня ж не ее смена, могла вообще уехать куда. Пока искать буду, пока спрашивать – комендант точно вернется! Нужно спешить! Из девочек кого спросить? Так красила одна только Тоня…

Сжимаю зубы.

Если из комендантских вещей ничего брать нельзя – буду брать из своих, за них точно не накажут.

Стаскиваю с себя длинную юбку и швыряю под подоконник. Туда, где не хватило, кидаю кофту. Наверное, Марлин выдаст мне новую одежду… Я верю в нее. А пока похожу в запачканной.

Мигом становится холодно. Тяжело обходиться без нижнего белья. Постоянно ощущение, что на тебя кто-то смотрит, так неловко…

Аккуратно окунаю кисть в голубую краску, снимаю капли о краешек банки и провожу по подоконнику.

Ну и зря боялась. Главное, аккуратно все делать и до возвращения коменданта успеть. Вот и все. И ничего страшного. Здесь всего… раз, два, три… Всего четыре окна.

Может, весь утренний страх – это дурацкое преувеличение? Может, и сбежать я отсюда смогу? Мне же всего двенадцать дней осталось. Двенадцать долгих дней…

Интересно, что сейчас делает Никита? Скучает ли по мне? А мамка? Злится или простила? Так нелепо, что, возможно, наши последние друг другу слова были сказаны в ссоре… И ведь я могу ее больше и не увидеть. И прощения не попрошу. Она будет думать, что я ее ненавижу…

Дверь хлопает.

Я замираю. Медленно убираю кисть с капающей на одежду краской в банку.

Даже по стуку ботинок я могу догадаться, кто пришел.

Чертова Марлин… Ненавижу!

Осторожно оборачиваюсь через плечо.

Комендант бросает на меня короткий взгляд, брезгливо поджимает губы и чуть прикрывает ладонью в перчатке губы. А потом полностью теряет ко мне интерес, снимает китель с перчатками, аккуратно вешает на плечики, моет руки с мылом и достает из холодильника кастрюлю.

Медленно вздыхаю. Утираю капли со лба и дрожащей рукой продолжаю красить. На всякий случай чуть прижимаю к груди локти и сдвигаю плотнее бедра. К счастью, комендант даже не смотрит в мою сторону. Повернувшись ко мне спиной, наливает в тарелку суп, садится и начинает есть.

Ну и хорошо. Поест и уйдет. Или спать ляжет. Главное, ничего сейчас не испортить. Уже половину подоконника я покрасила. Останется всего три таких же.

– Русь! Эй, русь!

Я вздрагиваю.

– Русь! Я к тебе обращайться!

Оборачиваюсь и киваю:

– Да?

– Ты подходийт к мой кастрюля?

Щурюсь.

И понимаю, в чем дело.

Комендант брезгливо держит в двух пальцах женский волос. В супе, наверное, нашел…

Активно мотаю головой:

– Нет, это точно не я. Даже близко к холодильнику не приближалась.

Комендант прищуривается.

Вдруг встает, подходит ко мне, двумя пальцами приподнимает прядь моей шевелюры и подносит к ней волос. Неожиданно успеваю отметить, что на мизинце у него не хватает ногтя…

Даже я отчетливо вижу разницу. Мои – толстые, пшеничные, длинные и прямые. А этот более тонкий, пожелтее моих, покороче и волнистый. Очень надеюсь, что и комендант заметит это…

Замечает. В отвращении отшатывается от меня, волос бросает в ведро с мусором, а сам подходит к умывальнику и снова тщательно моет руки.

А потом неожиданно выливает всю кастрюлю в другое ведро и швыряет ее на стол.

– Ничего себе, – вырвалось вдруг у меня. – Хороший же суп – и сразу собакам?

Комендант смотрит на меня через плечо и серьезно отвечает:

– Мы не держайт собаки.

Замолкаю.

Да, конечно. Зачем я спрашивала? Он ведь комендант. Слово держит. Обещал, что будет кормить нас помоями – получайте.

Но только кто я такая, чтобы спорить?

Поворачиваюсь назад к окну и докрашиваю ненавистный подоконник. Как-то и легче мне, что комендант меня за человека не считает. Как-то проще без одежды перед ним находиться.

– Русь! – вдруг вопит он.

Я подскакиваю.

– Русь! Ты что наделайт! Что ты натворийт, сука!

Меня мгновенно бросает в пот. Ноги подкашиваются. Собираю последние силы, чтобы обернуться и вежливо уточнить:

– Что-то не так? Простите, обершиль… Обер… Об… Товарищ комендант. Но если вы…

Он резко натягивает перчатки, хватает меня за плечо и волочет в другую комнату. Тычет в подоконник.

А я все не понимаю.

– Нет, вы ошиблись, – шепчу, а у самой внутри все отмирает от ужаса. – Этот я еще не красила и не могла нич…

– Смотрейт! Слышишь? Смотрейт, я сказал! Какой цвет у подоконник? Белый! А рядом подоконник какой цвет?! Белый! – он впивается пальцами в мое плечо и тащит обратно. – А тут подоконник какой цвет?! Тоже белый! А почему этот синий?! Почему?!

Я бесшумно всхлипываю. Жмурюсь и едва слышно произношу:

– Но… Мне не говорили, каким цветом нужно красить…

– Так перекрашивай!

– Да, конечно. Сейчас, высохнет и…

– Перекрашивайт! – он хватает меня за волосы и швыряет в банку с краской. – Сейчас же! Брайт кисть и перекрашивайт!

Краска растекается по полу. Краска растекается по моему телу. Краска растекается по моему лицу. Глаза склеиваются, губы склеиваются, она попадает даже в нос, я задыхаюсь. Липкая жидкость мгновенно начинает щипать и разъедать кожу, а резкий запах ударяет в голову.

Пытаюсь встать, но комендант снова швыряет меня в липкую лужу.

– Не вставайт! Красийт! Красийт все заново!

С трудом отлепляю щеку от пола. Веки разорвать не могу. Тыкаюсь, как слепой котенок, махаю руками и опять пытаюсь подняться. Комендант пинает меня в спину, хватает за волосы и резко отдирает прилипшее лицо от краски.

– Не вставйт! Я говорийт: не вставайт! Красийт!

– Простите, товарищ комендант. Мне нужно сходить за белой краской.

– Красийт! Красийт, я сказал!