Далия Трускиновская - Сыск во время чумы

Он обнаружил в глазах – безумие, в дерганье рта – величайшее напряжение души, и только.

Рядом с Архаровым оказался орловский адьютант Вася Муравьев.

– К его сиятельству в карету, – быстро шепнул он распоряжение.

Архаров подхватил стоявшего на коленях Устина, думал поставить на ноги, но тот стоять не желал. Вдвоем с Бахметовым вытащили дьячка из храма и усадили на жухлую траву.

– Хорошо хоть, успели отпеть, когда его нелегкая принесла, – сказал Бахметов. – Вот ведь выдумал – при гробе каяться!

– А где же? – жалобно спросил Устин. – Я его сгубил, я – смерти причина… Я кругом виноват!

– Это ты его сиятельству скажешь, – тут семеновец громко вздохнул. – Как же это тебя, дурака, угораздило?

Устин не выдержал сочувствия в голосе – разрыдался.

– Страшно небось? А ты молись, – посоветовал Бахметов. – Ты ведь не иначе как в помутнении рассудка…

– Нет! – закричал Устин. – Нет! Все понимал! Нечистый попутал!

– Оставь его, Бахметов, а то так и будет вопить, – сказал Архаров. – А лучше помоги его до кареты довести.

Тут из храма быстро вышел граф Орлов.

– Кто таков? – строго спросил он Устина, нависнув над ним, маленьким и съежившимся, словно накренившаяся башня вавилонская.

– Петров Устин… при Всехсвятском храме… – всхлипывая, отвечал Устин и, неловко дернувшись, встал перед графом на колени.

– Устин Петров? Тот самый? – Орлов повернулся к Архарову. – Ну, услужил! В чумном городе в одиночку убийцу выследил! Быть тебе полковником!

В глазах графа было истинное восхищение.

– И как тебе только удалось? – спросил он, но ответа, видать, не ждал. – Велик Господь! Не оставил убийство нераскрытым! Теперь следует допросить этого…

Орлов с высоты своего нешуточного роста посмотрел на маленького кругленького Устина. И тот тоже глядел на него, задрав жалкую бородку, – то ли с надеждой, то ли совсем ошалев от своей беды и страстного признания в смертном грехе.

– Я сам допрошу, – хмуро сказал Архаров. Очень ему не нравился бессмысленный взгляд Устина.

– И доложишь.

– Доложу, ваше сиятельство.

– Придется его пока подержать у Еропкина. Найдем там какой-либо чулан, – деловито распорядился граф. – И, как возвращаться в Петербург, я его с собой заберу. Там пусть судят.

Он невольно улыбнулся – ему очень хотелось явиться пред государынины очи победителем чумы, да еще с изловленным убийцей митрополита в обозе.

Архаров же смотрел на лицо Устина – и при слове «судят» увидел испуг.

Что-то с этим испугом было не так…

– Полезай, – велел граф Устину, показывая на подкатившую карету. – Натворил бед – держи теперь ответ. Садись с ним, Архаров. И береги мне этого убийцу пуще глаза!

– Он не убийца, – вдруг произнес Архаров.

– Как это вдруг – не убийца? Ты с хрена, что ли, сорвался?

– Не убийца, ваше сиятельство, – повторил Архаров.

– Ты же сам его выследил! Что ты мне тут вракаешь! – граф наклонился над Устином, глядя глаза в глаза: – Ты! Ты убил владыку Амвросия? Ты?

– Я убил, – отвечал Устин.

– Ну так какого тебе еще рожна, Архаров, надобно? Сам признался! Не под кнутом! Потом допросишь – он тебе и сообщников выдаст!

Не желая более рассуждать о вещах очевидных, граф развернулся и пошел обратно в храм – дослушивать отпевание.

– Дурак, – сказал Архаров Устину. – Кого выгораживаешь? Некого выгораживать-то…

– Я во всем виновен.

Архаров невольно усмехнулся – не ложь, нет, но и не правда.

– Вот так-то лучше. Во всем виновен – может, и так. А митрополита не убивал. Другие убивали.

– А ты почем знаешь, Архаров? – спросил очень удивленный поворотом дела Бахметов.

– По роже вижу.

И Архаров, глядя мимо коленопреклоненного Устина, тяжко задумался.

– Тащи его скорей в карету, – посоветовал Бахметов. – Там с ним и разбирайся.

– Твоя правда. Подымайся, Устин Петров. Пошли.

В еропкинской карете, предоставленной графу на время его московских дел, было довольно простора, чтобы удобно сесть шестерым. Архаров устроился по-царски, на заднем сидении, Устин же и в карете встал на колени. Сейчас, несколько придя в себя после шумного и всенародного покаяния, он вытер глаза и нос, тихо бормотал молитвы. Архаров прислушался – и узнал то правило, которое богобоязненный человек вычитывает вечером накануне исповеди и причастия.

– Ну, докладывай, дурак, как ты владыку убивал, – вдруг потребовал он.

– Убил по злобе души, – отвечал Устин. – И по сатанинскому наущению.

– Это понятно. А чем ты его убивал? Что у тебя в руках было? Палка?

– Палка, – тут же согласился Устин.

Вранье было таково, как если бы поперек Устинова лица нарисовались буквы «врет».

– Прелестно. Ты подошел к владыке и ударил его палкой так, чтобы сразу насмерть? Как тебе сие удалось?

Устин задумался.

– Я ткнул его, попал в лицо.

– Да, в щеку. Потом что было?

– Владыка упал.

– И его затоптали?

– Затоптали.

– И ты топтал?

– И я топтал.

Устин, очевидно, был готов соглашаться со всем, что было сейчас не в его пользу. А Архаров смотрел в его лицо и видел – сейчас Устин как будто учится спокойно отвечать на неизбежные вопросы. Спроси его, не стрелял ли он в митрополита, – статочно, ответит ровным голосом «стрелял».

– Врешь, – преспокойно заявил Архаров. – Врешь и не краснеешь. А коли я тебя спрошу – для чего ты его убил? Чем он тебе не угодил? Что ответишь, дурень?

– Он Богородицу обокрал.

– Подумай своей дурьей башкой – возможно ли обокрасть Богородицу, которая на небе? Может, он кого иного обокрал?

– Нет, Богородицу, – тупо повторил Устин.

– Врешь. Тут дело нечисто.

В дверцу кареты постучали. Архаров выглянул и увидел Левушку. Тот, невзирая на печальное событие, вовсю улыбался.

Архаров приоткрыл дверцу.

– Жениаль! – сказал ему Левушка. – Еропкин за твое здравие свечку ставит, Волков надулся, как индейский петух! Воображает, как граф про это про все государыне расскажет – как по его приказу ловко убийцу схватили! Этак его сиятельство и впрямь себе фавор вернет.

– Молчи, Тучков, – приказал Архаров. – Не убивал он, а на себя наговаривает.

Левушка удивился, но спорить не стал. Коли Архаров вдруг так заговорил, видать – неспроста.

Оставив дверцу полуприкрытой, Архаров так, чтобы слышал Левушка, обратился к Устину:

– А рубль ты куда девал?

– Какой рубль? – и лицо, и голос Устина ожили, вот теперь в них показалась настоящая тревога.

– Тот, что я тебе на пороге оставил. В конфектной бумажке.

– Не было рубля…

– Врешь.

– Не знаю, где тот рубль…

– А, может, кто-то другой забрался на двор и унес бумажку с рублем? – предположил Левушка.

Архаров задумался.

– Все равно мы до правды докопаемся не раньше, чем узнаем, что за рябая оклюга и что там за Герасим… Побудь тут, Левка, не уходи. Не хочу я ехать обратно с его сиятельством.