Лидия Бормотова - Власть лабиринта

– Я вернусь, горлинка моя. Ты же знаешь, со мной ничего не может случиться. А ты сбереги себя… и нашего сына.

А она не сводила глаз с его лица и шептала чуть слышно побелевшими губами:

– Свет мой ясный, возьми меня с собой…

– Тебе нельзя со мной. Там война. И здесь оставаться нельзя. Уходи в барскую усадьбу. Там, в господском доме, ты будешь в безопасности.

Усилием воли заставил себя Баюр раскрыть ладони и выпустить маленькие ручки, печальной лодочкой приютившиеся в его руках, словно в тихой гавани. Повернулся и зашагал прочь из Хмелиты, чувствуя спиной горячий, тревожный взгляд…

Фыркнул Гром, и Баюр, почти уткнувшийся уже в его холку, открыл глаза. Лес кончился, и впереди раскинулась бескрайняя степь. Ночной ветер гулял по траве, она перекатывалась волнами, словно морская пучина, серебрилась в свете луны. У самого горизонта разбросанные в беспорядке светились мигающие огни – целый город костров. Приехали! Баюр свернул с дороги, которая выходила на уже виднеющийся Виленский тракт, в траву, заглушающую конский топ, и лёгкой рысцой огибал рваный лоскут ночного привала, изъеденный искрящими пламенными язычками и дымящийся, как сохнущая портянка. Главное – не напороться на пикеты. Но с этой стороны, уже прочёсанной маршем, видно, подвоха не ждали, и караульные разъезды были рассредоточены на больших расстояниях, для проформы. Однако он не пренебрегал осторожностью, попеременно оглядываясь кругом и прощупывая глазами растянувшиеся биваки французской армии, пытаясь понять расположение лагеря. В центре – палатки… раз, два, три… Для ночлега всем генералам не хватит. Значит, высшие чины ночуют в Княжицах, в барской усадьбе, а здесь – военный совет. Охрана… человек двадцать пять. Обозы! Наверняка есть фура с обмундированием… Стало быть, идут на Могилёв. Багратиону не успеть. Отстаёт на два перехода. Поодаль от костров бесформенной тучей чернели рассёдланные кони, пофыркивали, обмахиваясь хвостами, с хрустом жевали скошенную недозрелую рожь. Баюр скатился с Грома, подтолкнул его к табуну. Под седлом… Ну, да может, не разглядят впотьмах. Не будут же проверять то и дело. А разглядят – Гром копытами отобьется, придётся драпать. В лесу скроюсь, не достанут. Где-то в глубине шевелящихся грив заржала молодая кобыла. Гром постоял, косясь маслянистым глазом на хозяина, потом рысцой отправился на зов.

Пробраться к обозу незаметно было намного проще без коня, Баюр юркой тенью шнырял от воза к возу, пока не нашёл то, что нужно: уложенные в тюки новенькие мундиры улан и всё причитающееся к ним – ботинки, конфедератки с четырёхугольным верхом, даже сабли и ташку, в которую он сложил свою одежду. Небрежным прогулочным шагом обходил он костры солдат, где почти все спали, утомлённые дневным маршем по жаре и пыли. Он устал не меньше их, но опасность и настороженность обратили его в чуткую, натянутую струну. Пришлось изображать безвольность, сонливость, нетвёрдый тяжёлый шаг. Впрочем, спали не все, некоторые ещё засиделись, подбрасывая хворост в огонь и тихонько переговариваясь. Стараясь не привлекать к себе внимания, но и не прячась, он брёл в середину лагеря, где по его прикидкам должны держать совет высшие военные чины. Раз подобрались вплотную к городу, значит, затевают чего-то. Осаду? Обстрел? Ультиматум о добровольной сдаче? Сейчас узнаем – чего. Ежли повезёт… Бегом бы добежать – да нельзя. Острый слух охотника ловил по пути обрывки разговоров, как разлетевшиеся порознь и смешавшиеся пёстрым клубком клочья лоскутного одеяла.

– Наезды русских казаков нельзя предвидеть: они появляются везде, словно из земли вырастают.

– Вот-вот, только за ружьё – они, как ветер, уже умчались…

Оброненные слова то рассыпались бессмыслицей, играя в чехарду, то складывались в картинку, подталкивая мысли и побуждая к действию, а Баюр всё шёл, устало опустив голову, медленно продвигаясь к центру лагеря.

– … нет, король Жером совсем не похож на императора Наполеона.

– Где он сейчас?

– Уехал в свою Вестфалию. Обиделся.

– Бросил армию?

– Упустил Багратиона. Всего-то два перехода – и русским бы не миновать разгрома в наших клещах. Император был в ярости и с досады подчинил братца маршалу Даву.

– Давно бы. Родство родством, а правду сказать, для младшего-то война всё одно что забава.

– Как же! Он – король, а Даву – всего лишь герцог!

– Тьфу ты! Матка Боска!..

Польская речь сменилась французской. Баюр без труда понимал и ту и другую. За долгую жизнь скитаний он успел усвоить разные языки, в том числе и древние, без которых не внятны письмена далёких пращуров, несущих своё слово потомкам.

– … чем дальше – всё хуже. У этой земли нет конца.

– Поначалу-то проще было.

– Так ни в одной стране таких беспредельных далей нет. Армия растянулась, как в прежних походах и не бывало. Обозы отстали.

– Говорят, император заготовил к войне богатейшие склады.

– Склады-то богатейшие. Только где они? Пока прибудут – мы с голоду передохнем.

– Не передохнем. А русские сёла на что? И города?

– Да… Прежде наполеоновская армия не грабила. Знала дисциплину. А нынче: целыми отрядами дезертируют. Сбиваются в шайки, мародёрствуют.

– Тогда армия была французская. А теперь – со всей Европы собрана. Кому из них нужен наш император и его война?

Баюр наткнулся на составленные шалашиком ружья, возле которых вповалку лежали солдаты, похрапывая и посвистывая во сне, пришлось обходить этот клин, да так, чтоб невзначай не наступить на раскинутые руки-ноги.

– А люди здешние смелее и злее, чем в пограничье. Там безропотны были и кланялись. А эти уходят. Семьями… Помнишь, пустое село прошли? Всё унесли с собой. А что не сумели – подожгли.

– Боюсь, что скоро нападать начнут.

– Скоро! Да уже есть случаи! Вон уланы из польского эскадрона отлучились в сумерках за провизией в Княжицы, ну, это… сельцо, что под боком у нас, – еле ноги унесли. Говорят, одного не досчитались.

– Да врут они. Прикрывают беглеца.

– Я помню его. Молодой, красивый. Белокурый такой… Кажется, Гжегош его звали… Кшесинский. А может, не Кшесинский. Польский – такой шепелявый язык, тьфу… как гадюка шипит, только в горячке полоумный и выговорит. Стой! Да вот же он! – солдат вскочил с места, увидев Баюра, ткнул пальцем: – Гжегош! Ты?

– А кто же ещё? – отозвался Баюр, махнув рукой, и, пройдя мимо, уже за спиной услышал:

– Говорят, неупокоенные души бродят по ночам и ищут своих обидчиков.

– Каких ещё обидчиков? Думаешь, это призрак? Привидение?

– Усмехнулся как-то… мстительно… Не следовало мёртвых поминать в неурочный час.

– Он же ответил. А призраки не разговаривают.

– Много ты знаешь про призраков. В этой языческой стране колдунов и шаманов не счесть. Они заклинают даже камни, и те говорят.