Олег Красин - Солнечный ветер. Книга первая. В тени двух богов

– Уронил, уронил! – закричал Лонг. – Какой же ты неловкий, Гай! Деревенщина! Столько мячей упустил!

Действительно, Гай сильно уступал Марку и Сею по количеству пропущенных мячей. Он напоминал Марку ворону: те же черные волосы, те же порывистые птичьи движения. Высокорослый и жилистый, Гай обладал мелкими глазами, расположенными близко к переносице и большим носом, похожим на загнутый клюв. Пожалуй, ему стоило родиться среди семейства Валериев, один из которых носил прозвище Ворон.

– Клянусь Геркулесом, ты неправильно считаешь! – возразил Викторин, с досады кусая нижнюю губу. – Я пропустил меньше Марка.

– Не меньше, а больше! – топнул ногой Бебий Лонг.

– Конечно, больше! – поддержал его Фусциан.

– Я хорошо считаю, – не отступал Викторин. – Могу поклясться всеми богами, что я прав, а вы ошиблись.

– Ты хочешь поклясться? Правда, Гай? – Марк подошел к нему, заглянул в глаза.

– Да, я готов!

– Если уж клясться, то как Муций Сцевола 25 25 Муций Сцевола (лат. «Левша»), положил руку на огонь жаровни, чтобы показать этрусскому царю Порсену мужество римского народа. , а иначе в твою клятву мы не поверим. Эй, Клеонт, – он приказал рабу, – принеси жаровню!

Услышав такое предложение, Викторин побледнел, но молодое упрямство заставляло его стоять на своем.

– Неси! – поддержал он Марка.

Встревоженные этими приготовлениями, Фусциан и Лонг подошли ближе, они хотели успокоить спорщиков.

– Ладно, Марк, – примирительно заметил Лонг, – пусть поклянется Геркулесом. Этого хватит!

Марк отвернулся, отошел в сторону. Его большие выпуклые глаза потемнели, а лицо стало угрюмым.

– Я не люблю лжецов! – запальчиво бросил он. – Каждый должен отвечать за свои слова, как говорил учитель Диогнет.

– Но, Марк, послушай, – попытался вступиться за приятеля Сей Фусциан, – Гай всего лишь хочет поклясться, обратиться к богам. Он ведь не совершал преступления.

Еще с детства отец водил Фусциана в суды, чтобы сын слушал, смотрел, как осуществляется правосудие. Краснобайство судейских защитников, коих в Риме оказалось немало, произвели на мальчика должное впечатление. И теперь он, как заправский адвокат, отодвинул ногу в сторону, приняв устойчивое положение, поднял правую руку и начал ею жестикулировать.

Марк отошел еще дальше, туда, где росли дубы, сосны и мирты, в тень от густой листвы. Он прислонился спиной к дубу, ощущая мощь этого дерева, гудение ствола, словно тот гонял по венам возбужденную кровь. Листва над головой беспокойно шумела, будто желая своим скрыть бушевавшие в душе Марка чувства.

Он не хотел зла Викторину, хотя и понимал, что пылающая жаровня искалечит его руку. Но в глубине души Марка, как внутри жаровни, пылали разрушительные страсти, которые еще предстояло обуздать. Тяжело брать себя в руки, трудно контролировать каждый шаг, когда намерение заставить, унизить и раздавить сводит с ума.

Как научиться владеть собой, если невинное вранье Викторина, его приятеля, неплохого, в общем, парня, вызывает в нем такие жестокие и зверские желания? Не об этом ли предупреждал император Адриан, говоря о том, что цезарь не должен быть рабом пагубных страстей. Он шептал ему на ухо, щекоча бородой: «Отпусти себя! Отпусти себя!»

Но Адриан, парадоксальный человек, подразумевал под этим обратное: отпустить себя нужно, чтобы не погрузиться в страсти, а подняться над ними, подчинить их разуму. Адриан как бы говорил: именно так должен править цезарь, поддерживая стоиков, видевших в неконтролируемых страстях один лишь источник зла.

Тем временем два раба притащили низкую железную жаровню и, опустившись на колени, принялись раздувать огонь.

– Мальчики долго играют, – произнесла Домиция Луцилла.

Она стояла вместе с Регином под навесом небольшого портика и глядела в сад, где белели туники юношей. За спинами Домиции и Регина вдоль мраморных колонн застыли молчаливые и значительные бюсты семи греческих мудрецов, так чтимых римской знатью. Бородатые философы Фалес Милетский, Солон, Питтак и другие внимательно прислушивались, словно хотели вникнуть в суть их разговора и дать верный совет.

Регин, человек язвительного склада, с жесткими, властными морщинами на лице, смотрел на сад блеклыми водянистыми глазами. Осень уже вступала в свои права, золотя листья деревьев, пригибая к земле ветки, уставшие от тяжести плодов. Рабы каждый день привозили в город мясо, фрукты, овощи, вызревшие в поместьях патрициев и богатых вольноотпущенников.

Лето заканчивалось, и праздники следовали один за другим. Казалось, еще недавно воспевали богиню плодородия Цереру, а впереди предстояли Плебейские игры. Чтобы задобрить народ, Регин добавил на их устройство к деньгам других устроителей и свои средства.

– На воздухе быть полезно, – заметил он, скрипучим голосом. – Так советовали древние, ибо подвижные занятия развивают тело и ум. Они сражаются в тригон?

– Да, – ответила с едва уловимой усмешкой Домиция. Регину, как старому воину, во всем виделись сполохи войны, и даже здесь он не удержался, чтобы сравнить безобидный тригон со сражением.

– Когда-то я был в нем хорош, теперь не могу. Быстроты не хватает.

– Зато в делах государственных ты успеваешь, – польстила Домиция, старавшаяся лишний раз угодить властному и честолюбивому родственнику.

Регин часто бывал у Домиции Луциллы, благо их виллы располагались вблизи, и можно всегда пройти друг к другу, не прибегая к паланкину 26 26 Паланкин – ложе с занавесями, переносимое рабами на руках. , а тем более к повозке.

– Это так! – благосклонно согласился прадед Марка, растянув в улыбке морщинистые губы. – Ты выполнила мою просьбу?

– Да, я пригасила Фаустину, но не понимаю, зачем? Она тетка Марка и сестра моего покойного мужа, мы с ней и так часто видимся на семейных праздниках.

Катилий Регин хитро прищурился:

– Я хочу побеседовать с сенатором Сервианом у тебя здесь, на вилле. Как мне сообщили верные люди, Сервиан был у императора на приеме. Он просил за отдельных сенаторов, людей из его партии, которые составляют мне оппозицию.

Домиция удивилась.

– Они чем-то недовольны?

– Рим большой город, а я его префект. В моей власти сосредоточены огромные деньги, которые дают возможность влиять на нужных людей, принимать серьезные решения, убеждать нестойких сенаторов. Этого, как выяснилось, им не хватает. Вот они и донимают меня мелочными сенатскими проверками, тормозят мои распоряжения или их полностью игнорируют. Теперь же Сервиан просит за них! Видите ли, им нужен водопровод в римские дома. Ничего, обойдутся!

– А зачем тебе Фаустина? Мне всегда казалось, что она не слишком разбирается в политике. Жена Тита немного легкомысленна, ветрена, и государственным умом не отличалась.