Ирина Костина - Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

Саша побледнел:

– Вы… в заговорщиках?

– На Ваше счастье, нет. Но ведь мог бы!! Понимаете?

Чернышёв задумался. Румянцев продолжал рассуждать:

– Во всей этой истории меня больше всего смущает присутствие английского посла.

– Отчего?

– Видите ли, император нынче зол на союзников и стращает их намерением вступить в союз с Францией. Англии это явно не по душе. Боюсь, как бы Сент-Джеймский кабинет в лице Витворта не задумал бы в ответ каких-то козней в адрес Павла…

– Каких?

– Пока не знаю. Это лишь предположение… Чернышёв, Вам нужен был совет. Так вот, мой Вам совет: не лезьте в это дело!! Вы молоды, неопытны. А это, друг мой, политика. Она беспощадна к дилетантам.

Улица Вознесенская,

доходный дом купца К. Гейдемана

Но совет Николая Петровича Чернышёву показался слишком категоричным. У Саши так и свербело рассказать об этом ещё кому-нибудь. И вечером, дождавшись из караула Охотникова, он вывалил всё ему на суд.

Алексей, как и Румянцев, настойчиво стал убеждать друга не совать свой нос в это странное дело! Но Сашку распирало любопытство, он не желал отсиживаться в тени, а, напротив, загорелся идеей выведать все тайны заговорщиков. И для этого хотел свести с ними более тесное знакомство.

– Даже не вздумай! – отговаривал его Алексей. – Внедряться в ряды заговорщиков – это слишком опасно!!

– Я буду о-о-очень осторожен! Мне бы только найти предлог, чтобы затесаться в общество мадам Жеребцовой. Может, мне прикинуться, что я влюблён? Что скажешь?

– Скажу, что ты болван! – покачал головой Охотников. – Вчера ты сватал Анастасию, а сегодня хочешь крутить роман с Жеребцовой??…

Друзья и не подозревали, что Ольга Александровна сама в это время размышляла о том же. Она отлично понимала, что заговор против императора без поддержки нового претендента на престол – не заговор, а так, балаган! Конечно, присутствие в их рядах влиятельных лиц, обеспечивает их проекту определённую долю успеха. Но, если великий князь Александр Павлович откажется встать на их сторону, то, в случае разоблачения, их всех перевешают, как бешеных собак!! А подобрать ключик к цесаревичу лучше всего через его доверенных лиц. А самое доверенное лицо у Александра последнее время – это очевидно – адъютант Чернышёв!!

Таким образом, этой ночью звёздный пасьянс сошёлся, удовлетворив желания обеих сторон. Рано утром в комнату на Вознесенской явился посыльный и вручил капитану-поручику Чернышёву розовый конверт, пахнущий парфюмом.

– «Любезнейший Александр Иванович. Скучая по Вашим милым моему сердцу глазам, горю желанием видеть Вас нынче у себя в доме на музыкальном вечере. Жду Вас в семь. Ольга.»

Чернышёв перечитал на два раза письмо. Растолкал Охотникова:

– Лёшка! Вот удача-то!! Она сама меня зовёт! Сегодня!

Дом О. А. Жеребцовой

Гостиная была полна народу. Среди толпы светских барышень и офицеров, завсегдатаев столичных увеселительных собраний, Саша распознал две значительные государственные фигуры: адмирала Осипа де Рибаса и вице-канцлера Никиту Петровича Панина. Разумеется, здесь был и Витворт. А вскоре пожаловал и граф Кутайсов, и сразу вокруг него начали виться английский посол и Панин, поочерёдно наливая тому вина и вовлекая в беседу.

Кутайсов, которого, в силу его незнатного происхождения, столичная аристократия не жаловала (чаще насмешничала), был весьма польщён проявленным вниманием. Поэтому охотно пил вместе с Паниным и изо всех сил поддерживал разговор.

Саша подошёл ближе и, прислонившись к колонне, стал усиленно делать вид, что увлечён пением мадам Шевалье, а сам, растопырив уши, прислушивался к их разговору.

– Ах, как я Вас понимаю, Иван Павлович! – доверительно говорил Панин Кутайсову. – Любому отцу хочется, чтобы дети были счастливы и благополучны!! Сына к хорошему чину пристроить, дочь – замуж отдать за богатого и влиятельного человека.

– Да хоть бы и не за богатого, – вздохнул Кутайсов, – Богатства нам своего хватает! Но, чтоб человек был уважаемым. Машенька-то у меня засиделась в девках, выбираючи.

Панин с Витвортом многозначительно переглянулись:

– Да… Нынче всё так сложно, – сокрушённо подметил Панин. – Князья, что род вековыми ветвями исчисляют, уж больно кичатся! И та им невеста не по нраву, и эта не хороша!! То ли дело те, кто своей преданностью титул заслужили, и собственным усердием свой фамильный герб заработали.

– Да-да! – всколыхнулся Кутайсов, бывший пленный турок, вышедший, благодаря Павлу, из цирюльников в графы. – Это Вы верно пометили, Никита Петрович!

– Таким людям надо вместе держаться!! Они всегда друг друга поймут и в беде не оставят! Они – настоящая сила и опора государства!!

– Вот, к примеру, Платон Зубов! – как бы невзначай, вмешался в разговор Витворт.

– А что Зубов? – не понял Кутайсов.

– Он ведь тоже титул заслужил перед государыней преданностью и усердием. А влиятельность и уважение этого человека до сих пор не утратили силы, хоть он и выслан из страны. Я так хорошо знаю Платона Александровича потому, что был близок с ним.

– Хоть и понятны взгляды императора на бывшего фаворита матушки, но, между нами, Зубовы – преданнейшие поданные! – поддержал Панин, – Обласканные государем, никогда не предадут руки, их кормящей!! Верно, Иван Павлович? – обратился он к Кутайсову.

– Д-да, – заикнувшись, поддакнул тот.

– Платон Александрович в письме сообщил мне, что прискучило ему житьё за границей, – поведал Витворт. – С таким невероятным желанием бы вернулся на родину! Женился на какой-нибудь девице с достойными родителями! И жил бы, радея за Отечество.

– Да уж наслышаны все, как ему там за границей-то «прискучило»!! – фыркнул в ответ на это Кутайсов, – Сначала Платон всюду возил за собою какую-то девицу, переодетую камердинером! Потом в Теплице назойливо ухаживал за красавицей эмигранткой Ларош-Эймон! Наконец приволокнулся за молоденькими принцессами Курляндскими, сразу за обеими!! Потом якобы влюбился в старшую из них, Вильгельмину, а когда отец не согласился на брак, решил похитить её!! То-то был скандал!

– Иван Павлович, – укоризненно заметил ему Панин, – Русский человек – широкая душа! Скучно на чужбине, вот и дурачится!! А женился бы на хорошей девушке, пусть не молодой, и остепенился бы.

Кутайсов осёкся и призадумался. Кажется, зерно, зароненное собеседниками, упало—таки на благодатную почву. Спустя несколько минут глубокого размышления, бывший цирюльник растерянно проронил:

– Вы полагаете, господа, что моя Машенька могла бы составить партию такому человеку, как Платон Зубов?!

– А Вы спросите об этом Машеньку! – улыбнулся хитро Панин.

– Да, нешто Платон Александрович захочет? – забормотал Кутайсов в недоумении, – Ведь он же такой… с претензиями!!