Ирина Костина - Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

Большая Морская улица,

доходный дом А. Перетца

Военный губернатор Петербурга граф Пётр Алексеевич фон дер Пален, сидя у камина, сосредоточенно читал исписанный витиеватым почерком лист. Прочтя последнюю строчку, он хладнокровно отправил бумагу в камин и внимательно проследил, чтоб та сгорела дотла.

Потянул шнурок тяжёлого кожаного кошелька, лежащего перед ним на столе, вытянул двумя пальцами золотую английскую монету, покрутил в руках и бросил обратно. Неторопливо поднялся. С помощью тайного рычага открыл в секретере потайной ящичек, куда надёжно спрятал кошелёк. Затем вернулся в кресло, вытащил из камина тлеющий кусок дерева, раскурил трубку и погрузился в размышления…

Несмотря на привилегированность своего нынешнего положения, фон дер Пален не чувствовал уверенности в завтрашнем дне. Ведь всё решает взбалмошный нрав императора! Сегодня ты с золотыми погонами, а завтра – чьё-то одно неосторожное слово – и ты уже шагаешь босой по болотистой дороге с деревянной колодой на шее!! Да и Курляндское губернаторство он не забыл. Все четыре года вынашивал идею мести! И искал, чьими бы руками осуществить эту месть?

А тут такое везение: Павел наступил на хвост «английской гидре»!! И интересы Палена внезапно совпали с интересами Сент-Джеймского кабинета!… И вот под самым носом у Павла военный губернатор Санкт-Петербурга незримо руководит заговором, подбирает нужных людей и сводит их друг с другом. Английские золотые монеты сыплются на него дождём! Как паук, плетёт он свою паутину, медленно, не торопливо, вплетая в неё человеческие жизни, растягивая сеть всё шире и подбираясь к жертве всё ближе…

«Англичане любят говорить про себя, что Англия во все времена проигрывала все сражения, кроме последнего, – думал Пален, попыхивая трубкой, – Как раз сейчас и наступает момент „последнего сражения“. Англия будет готова пойти на всё, чтобы постараться сохранить мир с Россией. И, если основная помеха ей в этом – российский император, то она не видит причины, чтобы не устранить её, как любую другую из помех!»

В письме, что догорало сейчас в камине а Палена, Витворт предлагал план, согласно которому надлежит арестовать Павла и заставить его отречься от престола в пользу его старшего сына Александра. Условием ареста должно послужить тяжёлое состояние здоровья императора, а именно, его безумие.

Граф Пален, прочтя это, усмехнулся. Никакой фантазии у этих англичан! Идея о безумном монархе, вместо которого правит регент, была оправдана их собственным опытом; нынешний король Великобритании Георг III был душевнобольным и содержался в Вифлеемской психиатрической больнице, известной как Бедлам. А страной фактически управлял его сын. И это был не единичный случай регентства в Европе на тот момент; в Дании с 1784 года в царствование короля Христиана VII (признанного безумным) тоже правил регент.

Пален выпустил в потолок кольца дыма. «Объявить Павла сумасшедшим не составит большого труда… Уж слишком он накуролесил за короткое время правления и начудил!! – размышлял он. – И, если Сент-Джеймский кабинет готов субсидировать эту линию, то, пожалуйста! Я готов её поддержать! Хотя знаю, что Россия – совершенно отличное от других государство, и европейские штампы здесь не пройдут… Павел ни за что добровольно не отдаст власть сыну, в каком бы безумии его не обвинили!!»

Таким образом, губернатор Пален принимал английские талеры, и предпочитал иметь свой взгляд на решение данной проблемы, но пока держал его в секрете от всех.

1800 год март-апрель

Санкт-Петербург

В конце марта в Петербург вернулся великий князь Константин Павлович, а точнее, был доставлен в карете адъютантами в бессознательном состоянии от алкогольного опьянения.

Возвратившись из Дубровиц со злополучной свадьбы Варвары Николаевны в Тверскую гостиницу, цесаревич неделю беспробудно пил у себя в номере, круша посуду и мебель! Ситуация адъютантам уже была знакома, и они действовали по налаженной схеме: дождались когда Константин свалится с ног, спеленали его в простыни, как ребёнка, и погрузили в карету! По дороге в столицу цесаревич ругался, плакал, приказывал останавливаться в каждом придорожном кабаке, где вновь напивался и падал без сил…

У себя дома в Стрельне, оклемавшись, Константин Павлович во всех своих бедах обвинил жену Анну Фёдоровну и побил её так, что та со слезами бросилась в ноги к свекрови с отчаянной просьбой о разводе с опостылевшим ей супругом!

Императрица в разводе отказала категорично. Но сжалилась над снохой и, дабы не выносить сор из избы, отправила Анну в Царское село, чтоб бедняжка смогла пожить там отдельно от мужа, и в стороне от любопытных глаз залечить синяки и кровоподтёки.

Константин же имел неприятный разговор с отцом. В результате устроенной сыну хорошенькой взбучки, Павел официально приставил к нему двух конвоиров-соглядатаев, которые обязаны были всюду сопровождать цесаревича и удерживать от принятия алкоголя! И, если потребуется, применять силу!!

А, чтоб Константин не маялся дурью, император загрузил его работой, заставив ежедневно инспектировать полки и докладывать об исполнении ему лично.

Зимний дворец

Павла не покидало чувство тревоги. «Всё идёт наперекосяк! – думал он. – Вокруг меня одни разгильдяи и предатели! Сыновья, и те оболтусы! Один себе на уме – не знаешь, что от него ждать? Другой – пьяница и дебошир!»

Павел с досады поморщился. «Союзники кинули меня в войне, ободрав, как липку! А англичане, наглым образом заняли остров Мальту, участок Российской империи! И этого оскорбительного выпада я им ни за что не прощу!!… В армии бардак! Фельдмаршал Суворов, которому я безгранично доверял, оказывается за моей спиной вершил противоуставные делишки. И теперь, подписав приказ об его отставке, я ежедневно на Совете замечаю на себе косые взгляды генералов, и понимаю, что все, ВСЕ меня ненавидят!!…»

С угрюмым лицом Павел метался по покоям, как загнанный в клетку дикий зверь. К нему осторожно вошёл Растопчин. Он протянул распечатанный конверт и взволнованно прошептал:

– Ваше величество! Перехваченная депеша Витворта английскому правительству.

Павел нервно выхватил листок и пробежал его глазами. Среди строк, в которых посол описывал события при Российском императорском дворе, в глаза ему бросилась фраза «… император буквально не в своём уме ». Павел сразу раскусил далеко идущий замысел этого намёка и побагровел от возмущения.

– Ах, вот, значит, как?! Это я не в своём уме?! – воскликнул он, в ярости брызжа слюной, и комкая в руке бумагу. – Ну, я им устрою! Я им покажу, кто не в своём уме!! Они у меня ещё попляшут! А этого лондонского щелкача немедленно вон России!! Выслать к чёртовой матери!! Сегодня же! Сейчас же!