Лейла Элораби Салем - Святость над пропастью

Инспектор отвернулся: вид больного, измученного человека кольнул его в грудь и простая человеческая жалость накрыла его теплой пеленой. Но оставалось нечто такое, что вопреки всему влекло к осужденному, ставшее за короткое время привычкой – и это раскрывало иного человека, с другой судьбой, а не ту оставшуюся от предыдущего тень – тень прошлых свершений и деяний. Из последних сил, повинуясь долгу, так упорно приобретенного за время военной подготовки и службы по борьбе с врагами народа, инспектор проговорил:

– Если вам что-то нужно, скажите.

– Мне ничего не нужно, ибо то, что было некогда дорогого моему сердцу, ваши люди отняли у меня.

– Не забывайтесь, гражданин Каетанович! Вы пока что находитесь под следствием, скоро состоится новый суд, а в моей власти предоставить вещественные доказательства вашей невиновности или же написать заявление об оскорблении нашей службы. Тогда никакой милости не ждите.

– Я никого не хотел оскорбить или унизить – не в моей это природе; но и сотрудничать с вами мне не досуг, ибо вы и я находимся в разных мирах.

– Вас бы в любом случае не взяли к нам; здесь нужны люди сильные, выносливые.

– Да… да, я знаю о том, никогда крепкое здоровье не было моим спутником, даже наоборот. Сколько раз находился я на грани жизни и смерти, но Господу, возможно, нужны мои дела, коль Он столько раз оставлял меня в живых.

– Я пришел сюда не для спора, гражданин, мне необходимо продолжение вашей биографии.

– Я с радостью предоставлю ее вам, только прошу: можно мне описывать на бумаге мое прошлое – так легче собираться с мыслями, – святой отец несколько поддался вперед, сутана упала с плеч на ледяной пол и его взор, полный мольбы, встретился с серо-голубыми глазами инспектора.

Тот резко встал со стула, ответил несколько высокомерным тоном:

– Как вам будет угодно. В скором времени вы получите бумагу и карандаш.

«В Ярославе ожидали приезда молодого священника. Местная католическая епархия из ордена реформистов встретила кортежем долгожданного путника, изъявила желание вместе спасать людские души, расточали похвалу отцу Дионисию, показывали местные приходы, жаловались на нехватку средств.

– Неужто жители Ярослава настолько скупы, что не жертвуют на блага церкви? – озадачено спросил Дионисий и пристально посмотрел в лица святых отцов, приподняв одну бровь.

Те как-то нервно дернули плечами, один из них развел руками, ответил с наигранным недоумением:

– Отец Дионисий, разве в нашей власти взимать плату словно сборщики податей? Мы не воры, не грабители, нам чуждо всякое стяжательство, довольствуемся лишь тем, что оставляют верующие в доброте своей.

– Мне нравится ваш ответ, отче. Но не будем далее пререкаться или спорить. Церкви необходим наставник-пастух; надеюсь, вы поможете мне в сим благодатном деле.

Святые отцы приблизились к воротам старинной обители, построенной монахами несколько веков назад; стены из облицованного кирпича поражали своей массивностью, две круглые башни, уходившие в вышину, возвышались над остроконечной крышей главного здания. Дионисий какое-то время разглядывал сий венец зодчества, не без гордости отмечая про себя мастерство строителей и всех тех, чьи безызвестные имена канули в поток истории, оставив после себя доказательства своих деяний – ради будущих потомков. Когда мысли о прошлом величии уступили место нахлынувшей реальности, отец Дионисий обернулся к собравшимся вокруг него членам епархии, без доли смущения сказал:

– Мне необходимо сегодня же предоставить все отчеты, всю документацию по выполненным работам. Также мне следует знать, что требуется церкви, какие нужды испытывает.

– Святой отец, – молвил один из служителей с нитками тревоги в голосе, – список нужд и прошений мы готовы предоставить хоть сейчас… но вот на счет отчетов… Дело в том, что эти документы хранятся в архивах, их не так легко найти, мы…

– И все, – поспешно перебил его Дионисий, – мне нужны отчеты – все за минувший год, а вы должны найти их – это не так сложно. Да, и вот что, совсем было позабыл: принесите в мой кабинет чашку кофе: со сливками и двумя кусочками сахара.

Святые отцы в недоумении переглянулись, пожали плечами. «Еще молоко на губах не иссохло, а все норовишь прыгнуть выше головы, сосунок», – пронеслось в их головах, но вслух ничего не ответили, ибо его честь защищала твердая рука архиепископа.

Минул год. Дионисий показал себя ревностным служителем: он открывал христианские воскресные школы, служил мессы, выстаивал молитвы у алтаря, помогал сиротам, бездомным и вдовам, читал лекции в семинарии. Не забывал он о матери, живущей до сих пор в лишениях в родном селе; помогал деньгами сестре, чей муж не стремился найти более оплачиваемую работу – а Сабина не была счастлива в браке, с раскаянием жалуясь брату на свое поспешное, ранее замужество. Каждый раз, получая деньги от брата, Сабина плакала: в те мгновения ей становилось жалко себя, стыдно перед семьей, но – главное – она трепетала, благословляла в молитвах Дионисия, каждый раз раздумывая, как вознаградить его за все то доброе, что видела от него – больше, чем от кого бы то ни было. Мария же, доживая свой век на разорившейся ферме, как и прежде экономя дрова в холодные морозные дни, не тратила на себя ни одной монеты, получаемые из рук любимого сына; злотые она прятала в укромном, только ей известном месте, чтобы затем – накануне главных праздников купить Дионисию подарки.

Так протекало время: по утрам ощущалось, словно все вокруг замирало в беге, но незаметно наступал вечер – за ним ночь и новый день. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Дионисий продолжал служить в Ярославе, лишь изредка – из-за слабого здоровья покидая святую обитель. Лечиться ездил в Закопане: эта горная местность на юге Польши у самого подножья Татр, воздух резкий, но чистый и дышалось там много легче, нежели в шумных многолюдных городах, наполненных гудением машин, звонков и гулом от промышленных заводов. Здесь же, среди горных склонов, чьи вершины покрывались вечным снегом – таким белоснежным – чистым, что слепили глаза, когда лучи солнца падали на поверхность, и окрашивались вершины то в серебристо-голубой, то в оранжево-розовый. Отец Дионисий любовался живописными пейзажами; тут ощущал себя невероятно свободным, безмятежным; тут все принадлежало людям – в равной мере: и рассветы, и закаты, а легкие наполнялись живительным чистым воздухом.

Поправив здоровье, святой отец обратным путем возвращался в Ярослав, где уже был назначен капелланом главного центрального прихода; это означало, что отныне ему предстояло служить как в тихой духовной обители, так и вести мирскую, отличную от первой службу. По утрам совершая молебни, Дионисий направлялся в университеты и колледжи читать лекции по философии, после обеда навещать больных и умирающих в госпиталях, а позже – по возвращению в обитель, вести вечерние службы и выстаивать полуночные молитвы. Спал он мало, отдыхал и того меньше: каждая свободная минута была на вес золота, оттого еще более ценилась. Бывало, перед сном, Дионисий садился за письменный стол, освещенный одной керосиновой лампой, и писал: стихи, труды духовные – на латинском языке, с именем Господа на устах. Ложился почивать перед рассветом, чтобы вскоре пробудиться к заутренней.