Лейла Элораби Салем - Святость над пропастью

После смерти отца все заботы о благоустройстве семьи легли на усталые плечи матери. Нас – детей, было трое и каждого следовало кормить, одевать, обучать. Матушка, не получившая в свое время должного образования, кроме как начальной школы для девочек, решила во что бы то ни стало отправить меня и брата в престижное учебное заведение, после коего нам открывались многие двери. Нас отправили во Львов – в армянскую школу, где директором был Каетан Каетанович, он не имел никакого отношения к нашей семье – просто однофамилец. Как преподаватель, как руководитель данной школы, господин Каетанович был строгим человеком, довольно требовательным по части учебного процесса. Он притязательно спрашивал с учителей за успеваемость студентов, а те отчитывали нас за лень и плохие отметки.

Моему брату Юзефу учеба давалась легко, и если бы не его беспечность, граничащая с ленью, он стал бы почетным студентом школы. Мне же, вопреки всему, приходилось каждодневно кропотливо учиться, зазубривая наизусть теоремы – и в этом тайно завидовал брату за его превосходство, хот в душе недоумевал, как мог столь небрежно относиться к учебе, если Господь наделил его отличной памятью и хваткой с полуслова ловить сказанное учителем. Надо ли говорить, что в конце учебного года я вышел на отлично, Юзефу же повезло меньше – его отчислили за прогулы и плохие отметки.

Минуло несколько лет, я благополучно получил диплом и вернулся домой. Переступив порог родного гнезда, на мои глаза навернулись слезы от увиденного: окружала нас вопиющая бедность, нужда. Бедная моя мать: она отдавала все нам, ничего не оставляя себе. С возрастом она сильнее похудела, осунулась, руки ее – те самые белые нежные руки из далекого детства огрубели от тяжкой ноши, что отныне несла она, никому не жалуясь и ни у кого не прося о помощи. Матушка была поистине сильной женщиной – не физически, душевно. Каждый год покупала она нам новую одежду, сама же перешивала свою старую. Мне стало так стыдно, так неловко просить ее о чем-либо, единственное, что сделал тогда, так лишь опустился перед родительницей на колени, спрятал влажное лицо в ее ладонях, тихо прошептал:

– Мама, я вернулся домой. Навсегда.

– Ах, мой любимый мальчик, – казалось, не языком, а сердцем проговорила она, пригладив мои взъерошенные волосы.

Многое отдал бы я тогда, чтобы вновь увидеть матушку молодой и красивой, веселой и счастливой – как раньше. Но, оставив сентиментальные чувства, режущие душу пуще острого ножа, я решил, что пора показать, каким я стал взрослым. Я принялся помогать матери по хозяйству, попутно ища объявления в газетах о работе в каком-нибудь приказе. Удача вскоре улыбнулась мне, я устроился приказчиком в налоговую инспекцию в Городенке. Честно, работать там мне не понравилось: сам коллектив в штыки воспринял меня, за спиной перешептываясь о моем существовании. Я старался не обращать внимания на насмешки и тайные пересуды, ибо привык к этому еще со школы; меня не принимали в учебном заведении, плохо относились на работе. Единственную поддержку получал лишь дома, в кругу семьи, среди своих.

Однажды утром – а это всегда было моим любимым временем, когда лежишь просто в теплой ото сна постели, блуждающим взором окидываешь привычные-знакомые стены, благоговеешь при ярком солнечном свете, что потоком лился через полуоткрытые окна: такая благодать перед сердцем!

После я спускался на первый этаж, матушка в это раннее время была уже на ногах, как пчелка хлопотала у очага, чтобы приготовить мне завтрак: ароматный кофе и вкуснейшие гренки, что просто таяли во рту. Для нее, родимой, я до сих пор оставался младшим любимым сыном. Она всю жизнь считала меня самым лучшим, достойного большего, нежели данное судьбою моему отцу. С детства во мне сидела святая уверенность, что я и взаправду самый умный, самый красивый – со слов матери, и уверенность сия сохранялась во мне до того дня, когда, пробудившись рано утром на работу, я взглянул на свое отражение в зеркале, вот тогда-то пелена спала с моих глаз: на меня по ту сторону зазеркалья глядел неведомый-непонятный человек, коего раньше знал: невысокий, широкоплечий, смуглый, с большими черными глазами, крупным носом и тонкими поджатыми губами. Как могла матушка столько лет обманывать меня? – пронеслось у меня в голове, а мозг заработал с неведомым доселе усилием: в тот же миг я решил навсегда прервать работу в налоговой инспекции, кою ненавидел и где чувствовал себя чужим и ненужным, а деньги, что выплачивались ежемесячно, едва покрывали расходы на самое необходимое. Позже моя мать призналась, что была счастлива, когда я рассчитался с инспекцией, ибо верила, что ее незаурядному сыну судьба приготовила нечто большее, чем работа мелким клерком за гроши.

Переломным моментом всего моего существования явилась лихорадка, которой я заболел той же зимой. С самого рождения я не отличался отменным здоровьем, и только благодаря безграничным стараниям матушки мне удалось выжить, не умереть во младенчестве. Обильными хлопьями падал с серых небес снег, на улице заметно потеплело, но внутри дома стоял леденящий холод, ибо денег на покупку дров не хватало и матери приходилось изрядно экономить оставшиеся с прошлого года чурки. Я лежал под двумя теплыми одеялами, меня бил озноб, а на бледном челе выступили испарины; по вечерам мне становилось худо, все, что ел и пил, изрыгалось на пол. Средств на лекарства не было – лишь немного, высылаемое Юзефом на уплату налогов; матушке и Сабине пришлось дежурить по очереди у моего изголовья, поить горячим чаем и настоем из трав по рецептам прабабушек. В одну из ночей, когда жар никак не спадал, а мне становилось все хуже и хуже – блеклый туман заволок мое сознание, я уже видел некие тени, парящие в воздухе и их отдаленные грустные стоны; мне было все равно, я просто лежал и ждал исход конца.

В углу под иконой Божьей Матери на коленях молилась матушка, голос ее дрожал, по впалым щекам катились слезы, она просила Господа лишь об одном – оставить мне жизнь за место ее, и как по мановению Длани я пошел на поправку – не сразу, конечно, но через три дня смог встать с постели и спуститься к ужину. Как же я был голоден! Какую испытал радость, почувствовав приятную тяжесть в пустом желудке! Через десять дней силы окончательно вернулись в мое ослабленное тело, тогда-то состоялся важный разговор с матерью – с глазу на глаз:

– Ты осознаешь, как тяжко мне приходится в этом мире: в буквальном смысле веду борьбу за каждый клочок, каждый день. Сдается: мирская жизнь всячески отвергает меня – сами люди против меня. Я молился в ночи, когда все остальные почивали на мягких подушках, мне открылось, что нечто светлое, озарившее мой внутренний взор, проговорило, что мое счастье ожидает меня в стенах, чертогах святой обители – именно к Господу направлены стопы мои.