Вера Мутафчиева - Дело султана Джема

«Что знаете вы о ней?» – охотно спросил бы я при всей неуместности этого вопроса. Ибо из всех католических государей единственно польский и венгерский короли испытали на себе силу османов. Они и посвятили больше всего слов необходимости скорейшего крестового похода на Стамбул. Тут, разумеется, было упомянуто имя Джема – представитель Матиаша Корвина высказал огорчение, которое доставляет его государю наш Орден.

Вероятно, услышав это, я не удержался от невольного жеста – венгры неудачно выбрали момент, и я чуть было не указал им на это. Но встретился со взглядом Иннокентия VIII. «Воздержитесь!» – говорил его взгляд. Я подчинился.

В тот же вечер последовало нечто странное: меня посетил один папский маркиз и пригласил к его святейшеству. Иннокентий VIII пожелал говорить со мной до принесения мною присяги. То было, поверьте, вопиющее нарушение правил: новый папа не должен принимать своих подвластных, еще не принесших клятвы. Можно было подумать, что Иннокентий желает говорить со мной как частное лицо.

Я шел вслед за маркизом, чрезвычайно живописным-в своем фиолетовом с зеленым наряде, в длинных белых чулках, с золотыми побрякушками; шел, сопровождаемый по бокам двумя гвардейцами-швейцарцами, также весьма живописными, в желтом и красном; шел при свете факелов по бесконечному лабиринту папского дворца.

Маркиз ввел меня в небольшую комнату и удалился. Должно быть, я простоял довольно долго, прежде чем одна из занавесей шевельнулась и в комнату тихой, плавной походкой вошел Иннокентии. Он уже снял свое облачение, на нем была простая белая ряса.

Должен сказать, в эту встречу, как и в последующие:, Иннокентий VIII произвел на меня глубокое впечатление. Он был личностью – это по крайней мере бесспорно. Невысокий, сухопарый, но очень крепкий, не испитой и не бледный. Иннокентий к пятидесяти своим годам выглядел мужчиной, ведущим жизнь отнюдь не монашескую; он был похож на обычного родосского купца средней руки или морехода. Единственное отличие – очень острый взгляд, пытливый и проницательный одновременно.

Войдя, папа окинул меня взглядом – ни дольше, ни быстрее, чем это было необходимо, чтобы составить себе представление о ком-нибудь. Руки для поцелуя он мне не протянул – я ведь еще не приносил присяги.

– Я полагаю, что Папство должно обсудить с вашим Орденом некоторые положения, кои завтра, во время принесения присяги, мы обсуждать не можем, – заговорил Иннокентий, пристально глядя на меня. – Вы уже заметили, что все наши духовные чада устами своих посланцев высказали решимость в скорейшем времени сойти крестовым походом на Восток. Вы понимаете, что нет для папы долга более священного, чем этот: связать свое имя с крестовым походом. На пальцах можно счесть тех святых отцов нашей церкви, коим удалось примирить вражду между христианами и повести их в бой за дело господне. Говорю вам сие потому, что укоряю своего предшественника, – я не стал бы откладывать столь великое дело или препятствовать ему. Более того: я намерен посвятить ему свою жизнь.

Я слушал его в полнейшем спокойствии, мне было известно, что он скажет. Брат Д'Обюссон угадал: переговоры относительно Джема не могли быть отложены даже до завтрашнего утра! Вероятно, Иннокентий опасался, как бы мы не заключили сделку с посланцами Матиаша либо с французами, и поспешил наложить свой святейший запрет на наш дорогой товар.

– Вам, борцам против турок и победителям их, ясно, с какими трудностями будет связан подобный поход. В Италии все еще не наступил мир, смертельно воюют между собой короли германский и венгерский. Я сделаю все, дабы моя паства жила в мире, – да подкрепит господь мои усилия! Но одно не терпит отлагательства, ибо нас подстерегает опасность: не следует держать принца Джема вдали от Рима. Его присутствие здесь послужит знаком, что поход действительно предстоит. И отнимет у наших врагов всякую возможность похитить его или предать.

От возбуждения Иннокентий встал и заходил но комнате.

– Я просто диву даюсь, как мог покойный Сикст проявить подобную нерадивость, – продолжал он, помолчав. – Возблагодарим всемогущего господа за то, что он до сего дня уберег Джема, но всевышний не покровительствует нерадивым. Впрочем, – Иннокентий подошел ко мне, чтобы лучше следить за выражением моего лица, – я распорядился: Анкона и ее земли (одно из наших владений) будут предоставлены принцу Джему. Там его будет охранять папская и иоаннитская стража. Я назначил начальников, определил содержание, роздал соответствующие звания свите, которая будет окружать нашего гостя. Можем ли мы поставить во главе похода человека, содержащегося точно последний нищий в провинциальных замках Франции, лишенного подобающего ему блеска и окружения! Так мы не принудим королей и князей участвовать в крестовом походе, не принудим, брат Кендал! Неужели вашему магистру не ясно сие?

Я не мог прийти в себя, до того ошеломил меня его святейшество. Он говорил так, будто Джем был не нашей собственностью, то бишь гостем, а самого Папства; словно нам не предстояло достичь договоренности, а она была уже достигнута.

– Я не обладаю полномочиями относительно Джема, – вот все, что я мог придумать в ответ.

– Разве в них есть необходимость? – с бескрайним удивлением спросил папа. – Разве брат Д'Обюссон считает Орден чем-то обособленным от святой нашей церкви? Разве ваше и наше достояния не едины?

– Не совсем, Баше святейшество, если я могу осмелиться, – я осмелился, ибо дела займи так далеко, что мне стало не по себе. – Когда Родос находился под обстрелом турок, отстаивали его только воины Родоса. И сейчас, когда нам приходится восстанавливать разрушенные неприятелем укрепления, усиливать их – ведь угроза продолжает висеть над ними, – мы делаем это собственными силами.

– Не совсем, брат! – мягко поправил меня его святейшество. – Я просмотрел записи: Родос получил от Папства две тысячи дукатов после турецкой осады.

«Вот это ловко!» – подумал я. Понесенные нами убытки составляли самое малое двадцать тысяч, две тысячи дукатов мы восприняли как насмешку. А теперь нас еще попрекали ими! И желали получить в уплату нашего золотоносного Джема!

– У меня нет полномочий, – повторил я.

– И в том нет необходимости, – повторил Иннокентий. – Прошу вас лишь передать брату Д'Обюссону, что Анкона готова принять нашего гостя. Роскошь, коей мы окружим Джема, потребует огромных денег, но Папство намерено получать от вашего Ордена – ведь Баязид выплачивает ему содержание Джема – лишь тридцать тысяч в год. Остальные вы будете оставлять себе. Я ценю выдающиеся заслуги иоаннитов, приютивших и уберегших принца Джема, вам будет воздано за них. Сообщите своему магистру следующее: наш смиренный брат Гискар Д'Обюссон произведен в кардиналы.