Олег Иралин - Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Хвала Господу, ты жив, Вышата!

– С победой тебя, князь! – поспешил с приветствием воевода, и его сразу поддержал дружный хор голосов.

– Ну, покажи молодца, что едва не лишил нас лучшего защитника! – словно не замечая хвалебных речей, обратился Милослав к Белояру.

Пленный половец сидел в трёх саженях от князя и был весь на виду, но стоявший за его спиной дружинник отошёл ещё на шаг и молча наблюдал, как подскочившие княжеские слуги рывком поставили взятого им кочевника на колени.

– Кто таков и какого рода?! – грозно вопросил князь. – Или ты русского не понимаешь?

Степь давно активно соседствовала с Русью, и множество кочевников, равно как и жителей приграничной Руси, прекрасно владели обоими языками. Милослав не знал тюркского, на котором изъяснялась вся Великая Степь, протянувшаяся от угорских степей до самого Жёлтого моря у границ Китая, но им вполне владела едва ли не половина его дружины. Прежде чем ответить, половец сделал попытку подняться на ноги, но она тут же была пресечена теми же княжескими отроками.

– Звать меня Кубар, старший коша Тугоркановской орды, – на русском, совсем без акцента ответил он, стараясь придать ослабевшему голосу больше твёрдости. – Я не знатен и к ханскому роду отношения не имею, так что выкупа за меня, князь, не жди.

– Что привело вас, разбойников, в земли Святой Руси?! – громко, чтобы слышно было всем столпившимся воинам, вопросил князь.

Кубар ответил не сразу. Некоторое время он размышлял, стоит ли вообще отвечать на вопросы, ответ на которые и без того известен всем присутствующим, но всё же произнёс:

– Известно что: нажива в лихом набеге, удаль молодецкая да удача воинская!

По плотным рядам русичей пронёсся недовольный шум, но сразу стих при словах князя:

– На кол всех!

Услышав команду, один из удерживающих половца отроков подтолкнул другого, и тот помчался в сторону в поисках подходящих стволов. Озвучив своё решение, Милослав рассчитывал на безоговорочное одобрение своей дружины, но с удивлением отметил, что она придерживается другого мнения. Воины, от простого ратника до старшего дружинника, молчали, потупив хмурые лица.

– Негоже так, княже, – тихо промолвил подошедший воевода. – Не приличествует так с воинами.

– Тогда как?! – воскликнул князь, обращаясь ко всей дружине. – Как с ними поступить?

– На кол, может, и не за что, но голову долой! – крикнул кто-то из-за спин.

– Добро тебе полоном разбрасываться! – не согласился с ним другой. – Щедротам княжеским, чай, рад, ведь о деньге голова не болит!

– Что рядить, всех мечу предать, и вся недолга! – послышался третий голос.

– Пошто заведённое менять? – выкрикнул кто-то. – В Корсунь их, караимам на продажу!

Мнения разделились, и вспыхнул спор, к которому внимательно прислушивались с десяток половцев, собранных вырьевцами на поле боя. Они, получив лёгкие ранения, уцелели и теперь гадали, к лучшему ли такой поворот судьбы. Среди поднявшейся разноголосицы трудно стало разобрать отдельные фразы, и воевода не выдержал. Он уже взобрался в седло и, подняв руку, громко крикнул:

– Всем молчать!

Вышата дождался, когда восстановится тишина, и продолжил:

– Князь не всех вас слушать хочет, оглоеды! Говорить только старшей дружине!

Он остановил взгляд на командире первой сотни.

– Говори, Ратай.

Сотник снял шлем, вытер густой пот с высокого лба и лишь тогда произнёс:

– Чего тут рядить? Продать их всех, как водится, вон уж и караимы тавридские, по слухам, в Киеве ждут! Словно чуют набеги эти. Не половцы в Киеве полоном, так русичи в степи, им всё верная нажива!

За спинами впереди стоящих поднялся одобрительный ропот, и воевода перевёл взгляд на Болота. Молодой сотник в нетерпении ждал своей очереди и сразу стал высказываться, не в силах скрыть возбуждения:

– По мне, так не о деньгах вырученных надо думать, но о мести и спокойствии Руси! Уже сколько времени половцы людей наших терзают! Сколько народа разорили да перебили, скольких баб с девицами угнали, да хоть и мужиков! А мы их за это сарацинам в султанские нукеры? Не велика ли честь?

Сотник остановился, понимая, что в горячности своей был слишком многословен, но не смог удержаться от последней фразы:

– На кол, конечно, незачем, но головы их, в назидание сородичам, здесь оставить!

Болот отвернулся, всем своим видом показывая, что высказал всё, и поймал на себе удивлённый взгляд мужика из рати. «Видать, дивно ему такое слушать от чернявого да раскосого!» – подумал он, усмехаясь. Сотник вырос при княжеском тереме, среди славянских сверстников и на славянских сказках. Мать, как и все жители южной Руси, исповедовала греческую веру. Его отец тоже был крещён при рождении, как и все его сородичи в таком далёком от Руси кереитском ханстве, и вполне естественно, что и сам Болот был христианином. Ещё в детстве, имея пытливый ум, он овладел грамотой и с упоением читал всё, что попадалось под руку, особенно предпочитая то, что связано с битвами, нравами различных народов и всем тем, что называется летописью земель. Мальчиком Болот рано лишился матери, а затем и отца и взрослел он уже в дружине, продолжая познавать мир через тяготы военной службы. Народ своего отца он не знал, помнил только обрывки рассказов о кереитах, услышанные в детстве от него, но, зная об их доблести, силе и стойкости, никогда не стыдился оповещать, какая кровь течёт в нём. Когда же впервые видевшие его собеседники спрашивали, какого рода-племени он, Болот, то ответ был один – русич! И в самом деле, кем может быть человек, рождённый северянкой и выросший в Руси! Он с детства любил свой народ и с самой юности сражался, защищая его от врагов во многих битвах. Уже служа, он вдруг заметил, что в дружине его ненависть к досаждавшим набегами половцам разделяют далеко не все. «Что они тебе так не любы? – спрашивали иные после очередной битвы с ними, видя как Болот, перестреляв и перерубив одних, бросался, не зная устали, в преследование других, уже почти избегнувших смерти в жестокой сече. – Может, кого из родичей убили или угнали? Другие по завершении боя бросаются сокровища с бронёй собирать, а ты за погаными, что уже спины показали!» Ни один половец не причинял вреда ни самому сотнику, ни его немногочисленной родне по материнской линии, но он искренне возмущался, не понимая, почему эти люди допускают месть лишь за личные обиды! Он видел трупы в сожжённых селениях, видел несчастные глаза тех, кого удалось отбить у степняков, – все они были люди его, родного народа!

Воевода, хорошо зная своего сотника, не ожидал другого ответа. Выслушав Болота, он повернулся к командиру третьей сотни. Еруслан, воин в летах, до сих пор не проронил ни слова. Он отстранил дружинника, закончившего к этому времени перевязывать его раненую копьём руку, и сказал: