Heike Bonin - Ведьма

Когда молодой доктор, которого теперь отозвали другие обязанности, покинул гостиную одновременно со старым подмастерьем – потому что теперь он тоже видел, что все усилия здесь пока напрасны, – Карл Ведекинд внезапно бросился туда. напротив мягкой скамейки, на которой сидела его Эльма, сидела на полу и издавала дикий вой. Его искаженное лицо снова обратилось к Эльме, а затем сильно ударилось о засыпанную песком половицу, словно в жадном желании самоуничтожиться. Так что он оставался растянутым, безмолвным и неподвижным. Лишь изредка мимолетные судороги пробегали по его широким мышцам спины.

И Эльма вырвала ее волосы так, что темные пряди дико свисали вокруг ее лба, и вонзила ногти глубоко в горло, как будто кто-то пытается задушить себя. Яркая кровь текла по ее руке. Кротость, унаследованная от ее матери, казалась потерянной в бешеной силе, которую она имела от отца, несмотря на ее хрупкое, стройное тело. Она не осмелилась потревожить бессловесную боль отчаявшегося мужчины, лежащего перед ней на полу с ее поощрением. Наконец она встала. Была уже совсем ночь. «Разве ты не хочешь спать, отец?»

Мужчина медленно выпрямился. « Ты все еще здесь, Эльма? Идти Вы ведь больны! Как я мог забыть …»

Теперь, беспокоясь о своем любимом ребенке, он нашел развлечение от своих неизмеримых мучений.

«Пойдем, я тебя возьму», – пробормотал он. «Бедное, бедное, бедное существо!»

Он стоял перед ней. Тревожный вздох тут и там. Тогда отец и дочь держались друг за друга, громко рыдали и плакали, чтобы разбить себе сердца.

[373] 5.

Тридцать-летний строитель совет Вольдемара Eimbeck был старый, черно-серый, выветривание здание на Gusecker Steinweg, недалеко от городской стены, как квартира. Высокий квадратный дом с сильно нависающими эркерами и неуклюжими завитками много десятилетий назад принадлежал богатому купцу, который частично использовал его как зернохранилище. Когда этот владелец умер без правопреемника, он стал собственностью города. Пустовав несколько лет, он, наконец, должен был быть продан с аукциона для сноса. Однако советский архитектор Вольдемар Эймбек, который особенно любил такие работы со времен предков, купил Корнбург, как его называли люди, по низкой цене и получил разрешение совета поддержать и восстановить рушащиеся. строительство. Это, конечно, стоило усилий и денег, но теперь это превратилось во что-то действительно хорошее, что-то среднее между добротным городским домом и вызывающим аристократическим дворцом, как соглашался несколько фантастический ум молодого мастера-строителя. Только передняя часть выглядела мало изменившейся; это все еще был полусгнивший, авантюрно-мрачный Корнбург прошлых лет.

Вольдемар Эймбек жил здесь совсем один со своей воспитанной, слабослышащей домработницей, которая считала себя худшим по утрам, чтобы быть подростком-прыгуном. Эймбек устроил три передние комнаты на первом этаже как гостиную и спальню, две верхние – как художественную мастерскую, очень скромную, но тоже в стиле прошлого. Экономка жила через двор. Верхние этажи, где раньше хранились мешки с зерном, которые тащили вниз цепной лебедкой под верхушкой фронтона, теперь были совершенно пусты.

После того, как доктор Амброзиус покинул неудачный дом на рыночной площади с глубоко встревоженным сердцем, он повернул через Хайнгассе к северо-восточной части города и за десять минут добрался до Гусекер Штайнвег. Могучая крыша Корнбурга еще немного мерцала в умирающем вечернем свете. Сам переулок уже был в полумраке.

Доктор Амброзиус шагнул к запертой дубовой двери, поднял тяжелое, гладко натертое медное кольцо, висевшее между клыками львиного зева, и трижды ударил по маленькой металлической пластине. Вскоре внутри раздался металлический засов, и массивная створка ворот повернулась на петлях. Вольдемар Эймбек лично открылся своему другу.

«Привет от Бога!» – сказал строитель совета. «Ты опоздал.»

Настенный светильник уже горел в мощеном вестибюле. С сквозняком, который поднимался от ворот, она бросала беспокойные огни на каменные плиты со старыми франконскими грубыми рельефными изображениями. Фигуры рыцарей и женщин с их выцветшими чертами и изуродованными руками обрели жутко призрачную жизнь.

«Я последний? « Спросил доктора Амброзиуса, когда Вольдемар Эймбек снова закрыл дверь. В действительно [374] взволнованном тоне его голоса снова раздалось волнение, которое поначалу едва разрешилось.

«Рыжий капитан только что прибыл», – ответил Вольдемар Эймбек. « Вы двое – последние. Но что у тебя есть God ' гром с, вы посмотрите, как смерть! Разговаривать! Ты меня пугаешь! Кто-нибудь подкрадывающийся негодяй догнал нас сзади? – последний вопрос Вольдемар Эймбек едва слышно прошептал.

«Слава богу, нет! "Так же тихо пробормотал доктор Амброзиус. « Но ужасно, что я испытал – Последний Великий Бладхаунд… Я весь в синяках…»

«К этому надо привыкнуть! Кто жертва?»

«Жена гильдмастера Ведекинда, с которой я живу. Самый набожный и самый способный мастер в общине».

«Невероятно! Так же! Где это должно закончиться? Но теперь поехали! Что ты все еще сомневаешься?»

«Я просто так подумал…» – прошептал доктор Амброзиус, – « не станет ли ваша экономка со временем подозрительной? Я не знаю, Вольдемар, но у меня такое чувство …»

Строитель совета уверенно покачал своей белокурой головой.

«Это делает миссис Ведекинд! Такое переживание немедленно поражает человека в конечности. Но человеку не нужно позволять себя бросать. Мой дорогой Якоба совершенно не подозревает. Сегодня, как и три недели назад, она верит в самый безобидный разгул. На этот раз она тоже принесла мне бочонок Бахарахера и теперь с радостью собирается отдохнуть. Вы знаете, она устала заглядывать вечером, потому что встает с цыплятами и не позволяет себе ни минуты посидеть днем. Кстати – даже если она не спала! – стены и своды Корнбурга достаточно мощные. К тому же она плохо слышит …»

«Особенно если вы рассчитываете на нарушение слуха, оно иногда перерастает в глухоту. Только подумайте об истории Винкелькруга! Лучше преувеличивать осторожность, чем наоборот!»

«Мы делаем. А теперь не отчаивайся, Густав! Чем лучше ведет себя этот мальчик, тем лучше для правого дела. В глазах Glaustädter его мера тем более полна».

Итак, двое друзей поднялись, взявшись за руки, по черным базальтовым ступеням на верхний этаж.

В большей из двух передних комнат, которые Вольдемар Эймбек устроил как художественную мастерскую, за широким квадратным столом сидели восемь мужчин разного возраста и внешности. Строитель совета перенес планы и чертежи, которые обычно лежали здесь днем, в комнату двух неквалифицированных рабочих. Бахаракер, втянутый в четыре больших каменных кувшина, уже лежал на столе; каждый служил сам. На вид комнаты, как и на собрание, не было ничего примечательного. Только лица не были такими счастливыми и сияющими, как это принято на немецких пирушках. Кстати, здесь сказалась и странная смесь света. Желто-серый полумрак струился сквозь два готических окна, а двенадцать могучих сальных свечей уже горели на железном венке подсвечника с фантастическим женским подсвечником.