Александр Брит - Когда запоют снегири

– Какого ляда тащиться черти знает куда, бросая земельку кормилицу. Мчаться, сломя голову, туда, где морозы лютые, лес да чисто поле. Земли, говорят, там очень бедные, ничего не родят, сколь их потом ни поливай, да ни обрабатывай, – твердили наиболее благополучные мужики, имеющие мало-мальски приличные земельные наделы, да не большое количества ртов. – Так там еще и самураи косоглазые совсем под боком вы что, думаете, это правители о нас с вами пекутся, да хрена с два, земли, пустующие, царь батюшка заселить хочет, что б мы их там и обороняли.

– Про японца, верно, сказано, правительству, конечно, нужно нагнать народцу на безлюдные земли, поэтому-то оно точно пойдет на большие расходы. Да и здесь уж невмочь; прокормить наши выводки, – возражали многодетные, да обладатели совсем уж захудалых земель, да безземельные батраки. – К тому же Япония, совсем у черта на куличках, на острове, за морем, а нам туда какого беса тащиться, Сибирь большая, прямо за Уральским камнем начинается.

Долго продолжались подобного рода дебаты, не приводившие к каким-либо сближениям двух противоположных мнений. Страсти накалялись. Решение пришло из самой Сибири. Две семьи, к коим жители Черниговки не особо серьезно относились, по причине, как казалось, их не очень дюжих умственных способностей, и не слишком выдающегося трудолюбия, пару лет, как покинули родную деревню, будто бы перебравшись в Сибирь. Про них и думать забыли, но вот они напомнили о себе в письмах к родственникам, содержание коих говорило о том, что живется им не плохо, уж во всяком случае, намного вольготнее, чем прежде. Родственники из числа уважаемых мужиков, которые раньше считали переселение авантюрой, стали, во всех местах скопления народа, тряся конвертом, всячески расхваливать житье, на сибирской чужбине, зачитывая самые важные отрывки. Если верить первопроходцам, земля в тех местах, не столь плодородна, но это с лихвой компенсируется ее количеством. Сочное разнотравье, стоит по пояс и выше, так, что корми скотины столько, твое здоровье позволит, да сколько мест для зимнего содержания соорудишь, что тоже не проблема, вокруг леса полно. Все обещанное, начальство выполнило; так, что живут они, припеваючи, в просторных новых домах, о каких на родине и помышлять не могли. И, как правило, заканчивали добровольные агитаторы свои проповеди тем, что цитировали слова содержащий призыв к землякам, не сомневаться, а смело перебираться на вольные места, пока правительство не передумало, чем черт ни шутит.

Земляки поделились на партии или на узкие группы по принципу; родня, кумовья, соседи. Все обсуждения теперь уже происходили в таком узком кругу, и сводились к одному, как сделать переезд более выгодным.

– Степан, – как-то по-особенному в тот раз, заговорил отец, – тебе Сонька Павлюкова нравится? Хороша девушка, красивая, да и не заморыш какой, конь конем.

– Батя, да у нас вроде бы лошадь есть, зачем нам еще кобыла необъезженная, – не совсем понимая, с чего вдруг отец завел этот разговор, съязвил Степан.

– Да ты мне не зубоскаль, – урезонивал парня отец. – Я серьезно говорю, тебе ведь уже восемнадцатый год, что болтаться по девкам. Натворишь, чего не надо, потом женись, на ком попало. А Сонька, девушка справная, отличной женой тебе будет, да и работящая, а не объезженную кобылку объездить, одно удовольствие.

– Ну, ты даешь, – рассчитывая отделаться шутками, ощерился улыбкой потенциальный жених, – не хочу я жениться, а на Соньке, к тому же, еще и страшновато. Твой младшенький отлупить может, он за ней так и подглядывает, вот пусть и женится.

– Что ты мне все улыбы строишь, у Никитки твоего, еще сопли по колено, да и все из рук валится. Тринадцать лет, а толком ничего делать не может. Вы с Егором в его возрасте уже вполне пригодными к разной работе были, а теперь уж ты и вовсе любого взрослого мужика за пояс засунешь, готовый хозяин.

– Не пойму я, что-то бать, с чего ты так моей женитьбой озаботился. Боишься, натворю чего? Напрасно, а давай я на Алене Бобок женюсь, если так уж тебе не терпится, – продолжал Степан, теперь менее шутливо, – чем тебе не невестка, да и красившей Соньки твоей будет.

– Сынок, да они ж, эти Бобки, захудалые совсем, голь перекатная, – продолжал напрягать, парня Павел Яковлевич, – Павлюковым разве чета, у тех все чин чином. Да и, дочка ихняя нисколько не страшнее Аленки тобой хваленой, только покрепче будет.

– Ну да, как ты говоришь, конь конем.

– Хватит Ваньку валять, – прервал, отец, – женишься, а мы с Прокопием Кузьмичом, вам крепко поможем, свадьбу закатывать не будем, не до того, но денежек чуток подкинем, зато на новых землях, как глава семейства, все сполна получишь, – раскрыл отец, одной фразой, свой выдающийся стратегический замысел.

Так оно все и вышло. Перебрался Степан вместе с женой, родителями и братьями, в составе группы односельчан, состоящей из двадцати семей на новое место жительство. А там и зажил своей семьей, как исправный хозяин. Денег, что подкинули отец с тестем, в купе с теми, что он получил на обзаведение хозяйством, хватало на постройку большого дома, покупку лошади, двух коров и кое, какого инвентаря, да еще оставалась небольшая сумма. Но они с Софьей решили немного попридержать расходы, присмотреться, как да что пойдет в хозяйстве, а уж там потратиться с наибольшей выгодой. Дом поставили не такой большой, как многие, а для чего хоромы, пока детей не наплодили. Купили лошадь, коров да пару овец, а косилки, сеялки да веялки, использовали, родительские. Тем более что поначалу, пока его, да двое Сонькиных братьев, были подростками, – обрабатывали землю гуртом. Года, как по заказу, выдались урожайные, а цены скупщики давали достаточно высокие. Это позволило Степану, продавая зерно, собранное со своего, хотя и не очень большого надела и с долей от отцовских и тестевых земель, за три года, сколотить приличный капитал. Куда вложить денежки, у Степана вопроса не возникало. Ведь, он давно вынашивал план обзавестись мельницей, а в тот момент настало время, это сделать, пока не поздно. В деревне на тот момент собственной мельницы не было, не дешевое это удовольствие, на помол пшеницу мужики возили в соседнюю деревню, верст за десять и каждый был не прочь исправить ситуацию в собственную пользу, как только появится достаточно средств. Самым изворотливым и оказался Степан. Купил оборудование для мельницы, да к ней, немалой мощности крупорушку, а к этому присовокупил еще одну лошадь. После того, как мельница была построена и все отлажено, хлебопашец потянулся к нему нескончаемым потоком. Привозили по нескольку кулей пшеницы, а с ними заодно куль другой овса или ячменя, для приготовления крупы, на корм скоту. Мука выходила отменная, самого тонкого помола, что не мог не оценить народ, и вскоре к Степану стали свозить зерно уже и из окрестных деревень. Цену он брал божескую, при этом его доходы возросли многократно, ведь работы на мельнице хватало, чуть ли не до самой посевной, только поворачивайся. Трудились с раннего утра и до вечера, на пару с Софьей, которая в работе не только не уступала мужу, но привыкшая с молодых лет считать себя обладательницей чуть ли не мужской силы, хваталась делать то, с чем и не каждый мужик мог сладить. Степан, частенько, поругивал супругу за чрезмерное рвение, но толку это имело мало. Он привлек к работе на мельнице своего младшего брата Никиту, да шурина Василия, обоим в ту пору по шестнадцать исполнилось, здоровые бугаи вымахали, чего в зимнюю пору по деревне разгуливать, на девиц заглядываться. В деревне стали появляться пришлые, да и некоторые местные люди, которые предлагали свой труд за умеренную плату, но и тогда, Софья продолжала работать по хозяйству, наравне с мужиками, на корню отвергнув предложение мужа, нанять работников, – еще чего не хватало, срамиться, это ж барство какое-то будет. Только, когда выяснилось, что она на сносях, и уже не первый месяц, Степан решительно, с привлечением всей родни, попытался укротить чрезмерный энтузиазм своенравной супруги, и отчасти, это ему удалось. Но она, по-прежнему, вертелась неподалеку от него, выполняя какую-нибудь, как ей казалось посильную работу. А Степан, частенько, ловил на себе ее улыбчивый взгляд, не совсем понимая, что является причиной ее всегдашнего радужного расположения духа. Он все понял, гораздо позже. Не тогда, когда в слякотном августе, ни повитуха, ни появившийся гораздо позже фельдшер, не смогли спасти ее, и она умерла, истекши кровью, оставив ему, как бы в напоминание о себе, звонкоголосую дочку. Не тогда, когда, похоронив жену и отдав дитя на попечение бабок, беспробудно пьянствовал, приглашая разделить с ним горе всех, кто подворачивался под руку. И не тогда, когда накопившиеся заботы приказали впрягаться, как лошадь, в повседневные дела, а верной помощницы, как раньше, под рукой не оказывалось. Нет, гораздо позже. Минуло больше года, когда из соседней деревни, приехал его старинный знакомец Пантелей с двумя подводами зерна. Одной из подвод правила его дочь Мария, чернобровая, синеглазая, как Степану показалось совсем, малолетняя. Она, лишь единожды взглянула на хозяина, покрывшись при этом ярким румянцем, а Степан ответил сдержанной ироничной улыбкой так, как бы он это сделал, например, дурачась с младшей сестрой. Обговорив с хозяином все обстоятельства сделки, Пантелей с дочерью, быстро уехали, ответив отказом на предложение выпить кваску, сославшись на занятость. А Мария, как будто и не уезжала, ежеминутно напоминая о, своем существовании, днем и ночью маня к себе, будто мощным магнитом. Вот тогда Степан и понял все про покойную жену; и причину ее сияющей улыбки, и чрезмерный порыв в работе. Ей просто хотелось быть рядом, жить его заботами, дышать с ним одним воздухом, видеть его, и радоваться жизни, беспричинно, как ему тогда казалось, улыбаясь. Он ощутил щемящую тоску, разбавленную пониманием собственной вины перед ней. Ну, а Мария вскоре стала его женой, и у них появились на свет Арина и долгожданный сынок Петр. Наследник, как не без гордости, часто, называл его Степан, рос шустрым сорванцом, скорым и на поступки, и на слово. С малых лет, с каким-то упрямством любопытствовал, что да как происходит на скотном дворе. Особенно его интересовали лошади, коих к тому времени, в отцовском хозяйстве было целых пять. Частенько, застав сына в очередной раз на конюшне, отец уводил его к своему главному детищу, на мельницу, и там, в очень интересной и доходчивой форме, как ему казалось, рассказывал о тонкостях мукомольного дела. Сын слушал с большим интересом, а иногда и спрашивал, почему да зачем, что не могло не радовать родителя, но в следующий раз на мельницу не шел, а мчался к лошадям, доказывая, как понимал это отец, свою излишнюю строптивость. Когда миновали страшные года; война империалистическая, затем, еще более страшная, гражданская война, да кровавая пора продотрядов, и наступило послабление для крестьянства в виде продовольственного налога, и самого НЭП, Петро, из малолетнего сорванца, постепенно превращался в крепкого парня, и первого помощника, особенно на полевых работах. Перед самой революцией, когда Степан с братом Егором, почти одновременно вернулись с фронта, братья решили произвести родственный обмен хозяйствами. Причиной этому послужило то, что Егор, пришедший с войны с покалеченной ногой, не мог обрабатывать свои поля, которые были гораздо обширнее, чем у Степана. В результате, мельница отошла Егору, а все поля достались Степану. Все складывалось достаточно удачно и привело к обоюдному удовлетворению. Егор, вопреки сомнениям Степана, оказался весьма оборотистым мужиком и к началу коллективизации заметно расширил свое хозяйство, обновил оборудование, вдвое увеличил поголовье скота. На скотном дворе и на мельнице у него управлялись наемные работники.