Александр Брит - Когда запоют снегири

На следующее утро жители, не сговариваясь, потянулись к сельскому Совету, дабы попытаться понять, что происходит, а пуще того, что их самих ожидает в ближайшей перспективе. Там, на крылечке, в окружении местного руководства, стоял все тот же, вчерашний уполномоченный. Он с жаром, активно жестикулируя, вдалбливал в «слаборазвитые» мозги этого самого руководства, что-то очень важное, не вызывающее у него самого ни малейшего сомнения, но, что, как казалось, приводило в смущение его слушателей. Тот факт, что он находился здесь, и как будто знал, что народ обязательно соберется с утра пораньше, на лобном месте, говорил о том, что этот человек был большущим специалистом по раскулачиванию, и, что ждать от него добрых вестей не нужно.

– Товарищи, – взвизгнул уполномоченный, дождавшись момента, когда собравшаяся толпа прекратила увеличиваться в размере, – В то время, когда сознательное крестьянство объединяется в коллективные хозяйства, чтобы в едином порыве начать новую жизнь, затаившиеся и явные враги Советской власти не оставляют попыток сорвать эти созидательные планы. Кулаки и подкулачники, не в силах распрощаться со старым, обветшалым устройством жизни, а более того с добром, накопленным за счет эксплуатации беднейшего крестьянства, и есть главное препятствие на пути повсеместного установления колхозного строя. Партия учит – «кулак», злейший враг трудового крестьянства, должен быть ликвидирован как класс, и он будет ликвидирован, беспощадно и решительно. Всем товарищам, которые пока еще колеблются, советуем; отбросьте все сомнения, вступайте в колхоз. Не связывайте себя, с враждебным Советской власти и трудовому народу, элементом, «кулаком мироедом». Если кому-то, что-нибудь не понятно, спрашивайте.

– Что ждет вчерашних арестантов, куда же их отправили, в какую тьму тараканью? – после непродолжительного общего перешептывания, не много заикаясь, выдавил из себя Никита. – Весточку какую-нибудь, от них мы сможем получить, или как? – закончил он уже более уверенно, и замер в ожидании ответа. Наступила полнейшая тишина. Народ устремил свои взгляды в сторону уполномоченного. Уполномоченный слегка наклонил голову к местному главе партийной ячейки, и выслушал, по-видимому, краткую характеристику автора вопроса. Во всяком случае, мина секретаря как бы говорила, примерно, следующее, – да так, пустомеля один, но не из бедняков. Уполномоченный понимающе кивнул, бросил в сторону секретаря какой-то настоятельный совет. Уставив взгляд поверх толпы, он ответил, – с вашими односельчанами, я думаю, будет все в порядке, компетентные органы определят место их дальнейшего проживания. И если в новых местах они станут на путь исправления, то Советская власть простит их. Но выселение, это всего лишь одна, хотя и крайняя мера воздействия на враждебный Советской власти элемент. Есть и другие, не менее действенные способы, поставить зарвавшегося врага на место, и помочь разобраться сомневающемуся крестьянину в текущем моменте.

Всего лишь месяц понадобился местным активистам колхозного строя, для того, чтобы в основном завершить коллективизацию. В Черниговке, на всю деревню, осталось два единоличных хозяйства, по-видимому, не загнанные в колхоз, с целью доказательства гуманности Советской власти. И те, как бы подтвердив добровольный характер вступления в колхоз, выдержав трехмесячную паузу, сдались на милость победителей. К концу тридцатого года коллективизация была полностью завершена. В ходе ее; одиннадцать семей, в полном составе, от стариков до младенцев, так называемых кулаков, были высланы куда-то на север, за Васюганские болота, или как говорили в здешних местах в Урман. Что с ними произошло на самом деле, неизвестно до сих пор. Во всяком случае вестей от них не получал ни один из родственников. С десяток мужиков, как «активные пособники» врагов Советской власти, были осуждены, и приговорены к различным мерам наказания, от поражения в правах, до десятилетнего тюремного срока. Их имущество автоматически становилось колхозным, в том числе дома и личные подворья. Степан, в сравнении с братьями; Егор сгинул за болотом, а Никита был лишен права голоса, прошел эту крупорушку достаточно благополучно. Если не считать горя, от утраты, близких родственников, а оно, до сих пор, отравляет ему жизнь, так же, как и ощущение своего бесправного, почти рабского положения, после вступления в колхоз. Петр, как казалось отцу, достаточно легко вошел в новую жизнь, да так оно, по-видимому, и было, ведь он все-таки практически добровольно вступил в колхоз, а работать он умел, с самого детства, и делал это всегда легко и непринужденно. Колхозное руководство направило его, в район на шестимесячные курсы сельхоз специалистов, по окончании коих он вернулся, не много не мало, а зоотехническим селекционером по осеменению. Первые два слова в названии профессии, в виду их некоторой замудренности, быстро были забыты односельчанами, и все называли его просто, Петькой семенником, что, с учетом его общительного нрава, иногда звучало несколько комично, во всяком случае, весьма двусмысленно. Степану казалось, что и в семье у старшего сына все так же складно, царит мир и согласие. Да он не слишком-то над этим задумывался. А напрасно, хотя, что он мог поделать.

Однажды, за какой-то мелкой надобностью, он зашел к молодым во двор, и застал Евдокию, хлопочущей по хозяйству, и делавшей это как бы нехотя, без настроения, чего он раньше за ней не замечал. Присмотревшись, сразу понял; – плакала. И это были не пустяшные бабские слезы, а наоборот, вызванные какими-то серьезными переживаниями.

– Дусь, что грустная такая, случилось что-то? – без особого нажима, как ему казалось, как бы вскользь, поинтересовался Степан, и тут же добавил, – что-то ты как в воду опущенная?

– Да нет, все нормально, просто не выспалась видно, – ответила невестка, и в интонации ее голоса чувствовались нотки, подтверждающие сомнения свекра.

– Угу, значит все не очень-то ладно, – подумал он, а вслух добавил, – а Петро-то где, с работы пришел? Уж пора вроде, или все из себя передовика корчит?

– Да не было пока еще, он поздно приходит, можно сказать, почти, вовсе дома не бывает, поесть да переодеться только и забегает, – выпалила Евдокия.

– Ну, что ты, так уж убиваешь себя, работы и впрямь мне думается сейчас немало, сезон ведь, – выдавил из себя Степан. Время упустишь – останется колхозное стадо лишенным приплоду молодняка. А для него это дело новое, не так-то просто приноровиться, вот на ферме и торчит спозаранку до самых сумерек. Вам бы о своем потомстве уже позаботиться, почитай более полутора лет живете вместе, – добавил он. Степан повернулся, с намерением завершив, как ему казалось, этот бессмысленный, да и не очень-то приятный для обоих, разговор, отправиться восвояси.