Александр Брит - Когда запоют снегири

– Папка, – прервал воспоминания звонкий голос Мани, – я к Семенчикам сбегаю на часок, тетка Матрена нас с Наташкой обещала научить вязать каким-то хитрым узлом, а потом пойду с Наденькой поважусь.

– Да сходи, конечно, хлопотунья моя, а где Яшка бродит, – осведомился отец без особого энтузиазма.

– Да где-то здесь болтался, – донеслось из-за распахнутой двери.

Через мгновение, съежившаяся, маленькая Манина фигурка промелькнула в проеме окна. За окном было прескверно. Третьи сутки, первый ноябрьский снег вперемежку с запоздалым дождем, начиная с полуденного часа, падая на подмороженную за ночь землю, к вечеру разжижал дороги на улочках, заодно увеличивая владения бесконечного количества луж.

– Полезу, наверное, я, на печке спрячусь, – подумал Степан Павлович, – заодно и косточки прогрею, а то поясница совсем распоясалась, сейчас мы ей покажем, как себя правильно вести, – бурчал он себе под нос, удобнее, располагаясь на пахнущих дрожжевой опарой овчинах. Тягостные мысли не заставили себя долго ждать.

Как получилось так, что он, и его родной сын, не смогли, в какой-то момент, понять друг друга, накопили горы взаимных обид, общались как едва знакомые люди, что на селе особенно тяжко. Степану казалось, что уж теперь-то, он наверняка бы все смог разрешить, очень легко и просто, и он частично это сделал, когда, собравшись с духом, поговорил с Александрой:

– Дочка, ты прости меня ради бога, – вспоминались ему эти слова, произнесенные с комом в горле. – Не прав я был, давно уже собирался повиниться перед вами, да вот видишь, как все оно вышло. Давай-ка не вредничай, перебирайся к нам, что ты с дитем ютиться здесь будешь, у нас места полно, да и нянька готовая есть, так всем будет лучше.

– Да я на вас Степан Павлович, зла не держу, – неторопливо отвечала невестка, продолжая прихорашивать светлые, жиденькие волосики на голове дочурки, уставившей свои искрящиеся голубенькие глазки на деда с улыбкой и одновременно со смущением, рассматривающей его во всех подробностях. – Только не могу я мужа ослушаться, да еще в такой ситуации, а он мне запретил у вас жить, пока сам все не перерешает, так и сказал.

Вот такой разговор, тяжелый, но одновременно обнадеживающий. Ну, что же теперь-то, ни письма, ни весточки, какой, остается только ждать да надеется на благополучный исход. А с другой стороны, ну никак не может быть по-иному, во имя справедливости высшей, не может Петро сгинуть на этой проклятой войне, так и не примирившись с отцом, нелепо это и неправильно. – Да, натворил ты, старый хрен, – обругал себя и другими, самыми последними словами Степан, а память, услужливо перенесла его в те самые времена:

Сходка продолжалась уже более двух часов. Народ, расположился вокруг здания сельского совета, как кому заблагорассудится; сидя на немногочисленных скамейках, на бревнах, прямо на траве, некоторые восседали, на предусмотрительно захваченных из дому, табуретах, но в основном стояли кружком поодаль от крыльца, на котором и рядом с ним топталась небольшая кучка мужиков, представляющих так называемую сознательную часть крестьянства.

– И, негоже, нам подводить власть советов, давшую освобождение землепашцу и пролетариату от ярма эксплуататоров. Она и сейчас, в заботе о благе трудового крестьянства, вновь указывает верный путь, который обязательно приведет всех нас к лучшей жизни, – чеканил слова районный агитатор. – Партия учит, что только коллективный труд позволит поднять сельское хозяйство на новую высоту, не удивительно, что многие крестьяне проявляют сознательность и объединяются в коллективы.

– А, много ли на сегодня в нашем районе артельных мужиков насчитывается? – прервал монотонную речь Никита, младший брат Степана, – судя по нашей деревне, не особливо-то стремится справный мужик избавляться от нажитых годами хозяйств.

– По сводкам на апрель тридцатого года, коллективными формами труда, в нашем районе объединены около семи процентов крестьянских хозяйств, – продолжал районный начальник, как будто не услышав вопроса, – однако, как подсказывает нам партия, к декабрю текущего года, коллективизация должна охватить восемьдесят процентов крестьянских хозяйств. Ну, а в том, что это будет выполнено, как и любое другое задание партии, можете не сомневаться, – закрепил он сказанное резким, коротким движением ладони правой руки, с растопыренными пальцами. – Нам не смогут помешать в этом, никакие препятствия; ни бессознательность середняка, ухватившегося за хвост собственной коровы, ни буржуйские замашки кулака – мироеда. Пускай, он показывает свой звериный оскал, – угрожающе уставил он леденящий взгляд в Никиту и стоящих радом братьев.

– Да хрен вам в зубы, – полушепотом, но с вызовом, выпалил Егор, ни к кому не обращаясь, – отдай все, и стань ровней голодранцам? Так они, что и там, за камнем, что тут, всегда в носу ковырялись, да сивуху лакали, почем зря.

– Притормози, брат, – слегка подтолкнул его Степан плечом в плечо, – они все сделают, не уж-то ты не понял, в Дмитровке, говорят, раскулачка прошла, слышал, что было. – Думать надо.

С этого момента, как сейчас представлялось Степану, жизнь и дала трещину. В результате раздумий о том, чтобы, хоть как-то, сохранить свое немалое хозяйство, и не оставить семью без куска хлеба, ему пришла в голову мысль, разукрупнить это самое хозяйство, и возможно, сойти за середняка, а там как уж сложится. Для этого ему нужно было раздать земли детям. Но Арина сама имела богатые угодья, Ганна с мужем собирались вступать в колхоз. Оставался только Петр – двое младших были еще совсем, малыми. Но, чтобы все было чинно и законно, его нужно было отделить, а для этого, непременно, женить. Это и было самым сложным. В свои девятнадцать лет Петр и не помышлял о женитьбе, хотя многие девушки заглядывались на него. В те времена молодежь в деревне, хотя и оставалась приверженной старым традициям почитания отцовского слова, но в основной своей массе, в отличие от старшего поколения, приветствовала новую жизнь. Да для нее она и не была новой, молодежь выросла при этой власти. Петр не оставался в стороне от общественных забот, тех, что возникали практически ежедневно, часто засиживался в читальне, и приходил домой за полночь, а иногда и с утренними петухами.

– Бать, ну, что ты придумываешь? Зачем это все? Понятно же, что только коллективный, труд даст подъем урожайности, – кипятился сын, выслушав, но не до конца, отцовское предложение. – Пора бы уже пойти в ногу со временем, а то и вправду за кулаков сойдем, ведь по всем параметрам, пока, оно так и получается, земелька-то наша одна из самых богатых да крупных.

– Так я тебе, о чем и говорю, дослушай, – урезонивал горячащегося парня отец, – мы с тобой кто? А мы, кулаки, и не как иначе. А с кулаком, у твоей власти, разговор короткий. Но еще мы родные, что бы ни произошло, друг друга в беде не бросим, ведь так? Мне, ко всему, малышню поднимать надо. Про урожайность это ты лихо подметил, забыл еще про кровавые схватки на меже, да про прелести механизации повторить агитки районного начальства. Я и спорить не хочу, это пока что пустая болтовня, а вот как с крепкими хозяевами власть расправляется по событиям в соседних селах видно. Ну и чего ждать, когда разденут догола, да в пыль разотрут?