Яков Нерсесов - «Свет и Тени» «неистового старика Souvaroff»

И все же, первым начал Дюмурье: внезапным налетом захвативший Краков. Начальник Суворова Веймарн посылает того с двумя батальонами и пятью эскадронами при восьми пушках вернуть Краков. По пути (в ночь на 18 февраля ) он громит под Раховомотряд храброго полковника Саввы Цалинского (он же – Чалый-младший, 1744—1771; младшиий сын знаменитого мазепинского гайдамака Саввы Чалого-старшего ). Двести воронежских драгун и казаков Суворова налетели на 400 вражеских драгун сидевших за выпивкой и картами в местных корчмах. Знатно поработав холодным оружием, русские частью захватили врага в плен, частью обратили его в бегство. Унес ноги и сам Савва, чтобы вскоре погибнуть в очередном бою.

После некоторого временного затишья, вызванного нежеланием Веймарна форсировать события, Суворов, все же, получает от него приказ на выступление в Малую Польшу – в Краков. Дерзкий гусарский полковник Иван Григорьевич Древиц (Древич) ( Иоганн фон Древиц) (1733 или 1739 – 1783), у которого не сложились отношения с Александром Васильевичем (или, наоборот?), получил указание подчиниться тому и у него уже не было возможности «отвертеться» под предлогом «нихт ферштейн»: полиглот Суворов знал этот его трюк и отдавал приказы письменно, на отменном немецком.

Затем к Суворову присоединилось еще две тысячи человек и всего под его началом оказалось порядка трех с половиной тысяч бойцов. Стремительный Александр Васильевич быстро оказывается под Краковом и 10 мая 1771 г . сходу бросается на замок Тынец (Тиниц). Схватка с защищавшим его Валецким, мягко говоря, не имела решительного исхода: взяв полевые укрепления и потеряв 30 чел. убитыми (в том числе, двух офицеров) и 60 раненными (урон врага составил порядка 40—60 чел.), русские остановились перед каменными стенами. (Впрочем, кое-кому из въедливых исследователей биографии Суворова сподручнее считать нападение на шанцы под Тынцом очередной неудачей русского полководца.) Он благоразумно прекращает атаку и снова движется на Ландскрону. Правда, время уже потеряно, как и внезапность: враг под Ландскроной успел приготовиться дать организованный отпор.

И, тем не менее, 12 мая 1771 г. Суворов атакует с 3 (3.5?)тысячами примерно такой же по численности ( до 4-хтысяч?) отряд Дюмурье, который занял очень выгодную позицию на высотах. Его левый фланг упирался в Ландскронский замок, а центр и правый фланг, недоступные по крутизне склонов, были прикрыты густыми сосновыми рощами. Более того, он умело укрепил ее 50—51 орудием, Кроме того, врагу угрожали фланговым обстрелом 30 пушек из Ландскроны. Правда, ему так и не удалось договориться о совместных действиях с Казимиром Пулавским. Последний так и не поддержал французского военспеца, оставив того один на один с малоизвестным тому любителем бескомпромиссных штыковых атак – столь хорошо усвоенных русскими солдатами, дюжими крестьянскими мужиками, привыкших «ломить стеной».

В тоже время Дюмурье не учел стремительно-неистово-непредсказуемой манеры ведения боя своего противника.

Суворов, понимая, что прямой штурм столь сильной позиции повлечёт за собой большие потери, решился на очень рискованный и неожиданный шаг, основанный на его глубоком и тонком понимании психологии боя. Не дожидаясь сбора всех войск, он двинул 150 санкт-петербургских карабинеров и две сотни чугуевских казаков под командованием полковника Шепелева на врага (то ли – во фланг, то ли – в лоб: сведения различаются ).

Рассказывали, что вроде бы по приказу французского командующего конфедераты слишком долго (опрометчиво долго!) не открывали огонь по наступающему врагу, преднамеренно подпуская их на убойную дистанцию, а потом уже было поздно: кавалерия успела опрокинуть конфедератов Сапеги-младшего и Оржевского (оба военачальника погибли). Вполне возможно, что быстрота натиска и неожиданность атаки неприятельской конницы ошеломила их: многие из польских ополченцев, не успели пройти полный курс регулярной воинской подготовки. Несмотря на всю выгодность своей позиции, они оказались не готовы к столь стремительному развитию боя и обратилась в бегство: все усилия Дюмурье восстановить порядок оказались тщетными. Следовавшие за русской кавалерией пехотинцы Астраханского и Петербургского полков штыками довершили разгром врага и обратили его в бегство. Несколько верст казаки преследовали бегущих, рубя направо и налево. На весь бой судьба отпустила полякам всего лишь полчаса.

Они лишились примерно полтысячичеловек, остальные рассеялись по окрестностям. Потери русских принято оценивать только в 10 раненых ( убитых не было вовсе ).

Суворов собрался было тут же штурмовать «зудящую занозу» – злополучную Ландскрону, но затем, явно памятуя о первой своей неудаче под ее стенами, все же, отошел на исходные позиции под Замостьем, опасаясь быть отрезанным от своих тылов хоть и небольшими, но многочисленными и мобильными отрядами врага.

Дюмурье свалил все на нерасторопных поляков, чье ратное мастерство вызывало у него снисходительную усмешку еще до того, как боевые действия под его руководством начались. Француз «сделал антраша» («откланялся по-французски») в Венгрию, а оттуда и вовсе отбыл во Францию, где подверг польских конфедератов уничижительной критике: «Умственные способности, таланты, энергия в Польше от мужчин перешли к женщинам. Женщины ведут дела, а мужчины ведут чувственную жизнь». Трудно было ожидать чего-то иного от французского военачальника, привыкшего к порядку и дисциплине регулярной армии своего государства. Правда, русских он оценил соответственно ситуации: «Это превосходные солдаты, но у них мало хороших офицеров, исключая вождей». Перед отъездом Дюмурье успел-таки отправить письмо оставшемуся в живых Казимиру Пулавскому, где откровенно высказал весь негатив, накопившийся у него от руководства поляками.

Отчаянный богатырь Казимир Пулавский попытался было захватить Замостье.Подоспевший 22 мая 1771 г . Суворов лихо налетел на него и отбросил, но добить не успел: поляк очень ловко сманеврировал и ушел под защиту стен все той же Ландскроны, взять которую Александр Васильевич, потерявший в последнем бою 15 чел. убитыми и 17 ранеными, все еще не решался.

… Кстати сказать , сам Суворов – человек болезненно ревнивый до чужой воинской славы ( особенно у его современников-«совместников» и противников ) – нашел-таки в себе мужество признать, что попался тогда на хитроумный маневр Казимира Пулавского. Он принял оставленный Пулавским заслонный отряд (своего рода «лейб-эскадрон»), за его главные силы, погнался за ним и почти полностью вырубил его, тогда как Казимир, обойдя русских по большой дуге, уже ушел в Литву, где рассчитывал пополнить свои поредевшие силы. По слухам Александр Васильевич пришел в такой восторг от этого «хода конем» одаренного к военному делу неприятеля, что даже послал ему от себя через отпущенного пленного ротмистра свою… любимую фарфоровую табакерку! Так это или не так, но, судя по всему, Казимир Пулавский был полководцем энергичным и необычайно предприимчивым, если смог (?) «раскрутить» крайне прижимистого и невероятно тщеславного А. С. Суворова на публичное признание наличия у поляка военного таланта. Они еще встретятся под Раковицами: Казимир проиграет бой и вскоре подобно будущему национальному герою польского народа Тадеушу Костюшко окажется за вдали от родины – океаном, в армии генерала Джорджа Вашингтона, где будет сражаться за независимость Соединенных Штатов Америки и погибнет в осажденной англичанами Саванне в 1779 г…