Александр Омельянюк - Пётр второй

На 8-ой день мобилизации, 25 июля, были уже мобилизованы все русские кадровые пехотные дивизии, и начались оперативные перевозки войск и их сосредоточение на стратегических направлениях.

В частности 106-ой Уфимский пехотный полк прибыл на железнодорожную станцию Симно, находящуюся вблизи границы с Германией, в район сосредоточения своей 27-ой пехотной дивизии.

К 13-му дню мобилизации, к 30 июля, в действующей российской армии уже было 96 пехотных и 37 кавалерийских дивизий, численность которых составляла около двух миллионов семисот тысяч человек, не считая одного миллиона резервистов и гарнизонов крепостей.

А через три дня, ко 2 августа 1914 года, на 16-ый день мобилизации было завершено развёртывание ещё и 35 пехотных дивизий второй очереди.

Но ещё 31 июля германский посол в Петербурге граф Фридрих фон Пурталес попытался добиться объяснений от министра иностранных дел Российской империи С.Д. Сазонова, и в ультимативной форме потребовал от него отменить мобилизацию, на что получил отказ.

А российский император Николай II-ой в эти же часы отправил новую объяснительную телеграмму кайзеру Германии Вильгельму II-му:

«Приостановить мобилизацию уже технически невозможно, но Россия далека от того, чтобы желать войны. Пока длятся переговоры с Австрией по сербскому вопросу, Россия не предпримет вызывающих действий».

Таким образом, Россия отказалась дать Германии положительный ответ на демобилизацию своих войск. И вечером того же дня посол Германии в России Фридрих фон Пурталес передал ноту об объявлении войны министру иностранных дел Сергею Дмитриевичу Сазонову. После этого он отошёл к окну и неожиданно заплакал.

А чуть позже, 2 августа 1914 года, передовые германские 5-ый и 6-ой армейские корпуса 8-ой немецкой армии генерал-полковника Максимилиана фон Притвица начали боевые действия на Восточном фронте, вторгшись на территорию России, заняв и разорив город Калиш в центральной Польше, а на следующий день взяв и Ченстохову.

А накануне части 27-ой пехотной дивизии 3-го армейского корпуса из 1-ой русской армии двумя походными колоннами двинулись от Симно к Вержболово.

Подходя вечером 3 августа к городу, солдаты 106-го Уфимского пехотного полка услышали шум недалёкого боя, который вели немцы против русской кавалерии.

В этот вечер и все остальные воинские части 1-ой армии, готовые к вторжению в Восточную Пруссию, закончили сосредоточение на границе с Германией.

По замыслу командования армии главным направлением удара 3-го корпуса был назначен участок фронта между городами Инстербург и Ангербург, что было предписано Приказом № 2 по 1-ой армии.

А по боевому предписанию 3-ий армейский корпус под командованием генерала от инфантерии Николая Алексеевича Епанчина в составе 25-ой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Павла Ильича Булгакова и 27-ой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Августа-Карла-Михаила Михайловича Адариди сосредотачивался в районе между городом Вержболово и деревнями Бержины и Шаки.

По тому же приказу всем корпусам армии предписывалось 4 августа перейти границу Восточной Пруссии, а 3-му корпусу в тот же день выйти к городу Сталупенен.

Этот приказ офицеры 13-ой, 14-ой, 15-ой и 16-ой рот 4-го батальона, которым командовал, недавно переведённый из 105-го Оренбургского пехотного полка в 106-ой Уфимский пехотный полк, подполковник Павел Иванович Красиков, выслушали уже после двадцати двух часов того же 3 августа.

Собравшись в одной хате, они отмечали в своих полевых книжках и на картах направления для атак каждой роте, которые в это время отдыхали, набираясь сил перед утренним наступлением.

Час ожидания прошёл, и наступало время действовать. Настроение офицеров было приподнятым, а многие, возможно из-за внутреннего страха, даже бодро шутили.

– «Господа офицеры! – начал наставление Павел Иванович – Нам предстоит действовать на границе Германии. А что собой представляет германская армия – всем известно. Это не сброд, а чётко организованная, хорошо вооружённая и обученная, отмобилизованная армия. Нам всем надо теперь относиться к этому … предприятию, как к серьёзной работе – продолжил он – Повторяю, что сознавая всё это, все мы твёрдо уверены и надеемся, что Бог пошлёт нам вполне заслуженную победу. Допустить обратное не позволяют ни сердце, ни разум!» – пафосно заключил командир батальона.

Взволнованные речью командира, офицеры одобрительно зашептались, обмениваясь первыми впечатлениями.

– А я лично против немцев питаю такое чувство ненависти, что готов даже на зверства!» – послышалось из угла хаты от командира 13-ой роты капитана Владимира Ивановича Барыборова.

– «И у меня такое же мнение!» – выразил теперь уже общее мнение подпоручик Врублевский из 16-ой роты.

– «Хочется проучить зазнавшихся колбасников и надолго отбить у них охоту на авантюры!» – поддержал его поручик Кульдвер.

– «Да, господа! Что будет – одному Богу известно. Но хочется верить, что Бог не в силе, а в правде!» – как бы подвёл черту подполковник Красиков.

Внезапно в хату вошёл всеобщий любимчик и герой Японской войны всегда весёлый и остроумный штабс-капитан Михаил Константинович Попов.

– «О, Мишель! Выдай-ка нам что-нибудь новенькое и весёлое!» – послышалось из сумрака комнаты от штабс-капитана Сергея Сергеевича Сазонова – командира 14-ой роты того же 4-го батальона их полка.

Взглянув на первого же попавшегося его пытливому взгляду, тщательно пережёвывавшего пищу командира 13-ой роты капитана Владимира Ивановича Барыборова, «Мишель» тут же выдал, слегка подкручивая кончики своих мушкетёрских усов:

– «Господин капитан, вам не стоит сейчас есть так много! Потому что, если ранят в живот, то из-за переполненного пищей желудка смерть неминуема!».

В ответ бравый и уверенный в себе капитан рассмеялся, но есть на всякий случай перестал.

Но, видимо поняв, что начал со слишком минорной ноты, «Мишель» мгновенно перестроился и обрадовал очередного попавшему ему на язык офицера, коим стал капитан Гедвилло:

– «А вы, господин капитан, непременно станете генералом!».

Воспрявшие духом офицеры стали наперебой просить пророка «Мишеля» дать предсказания и их судьбе, но в этот момент Александр Арефьевич вышел во двор.

А когда круг замкнулся, а Успенский вернулся, кто-то спросил «Мишеля» и о его судьбе, что даст ему война.

– «Господа, а мне непременно будет деревянный крест, потому что в японскую войну я его не получил».

Это предсказание «Мишеля» побудило некоторых из присутствовавших офицеров на всякий случай обменяться своими домашними адресами.