Ольга Эрлер - Птолемей и Таис. История другой любви. Книга вторая

– Ты еще рада, что мы едем в Эпидавр?

Но Таис уже не слышала вопроса.

Пребывание в Эпидавре растянулось на полгода. Время как будто остановилось: осень задержалась на два срока, и после нее сразу пришла весна. Таис опять не увидела снега. Менандр оказался прав: в этом году они обманули естественный ход времени и обошлись без зимы. Поездка в Эпидавр вполне оправдала себя – девочка выросла, но выздоровела ли она? Блуждая по Арголидским лесам, Таис немножко ощущала себя Артемидой. Страстью богини была охота, она заменяла ей все удовольствия жизни. Не любила мужчин богиня-дева. Значит, так тоже можно? Значит, можно.

Таис подружилась с одним из жрецов Асклепия по имени Креон, который посвящал ее в тайны лечебных растений. Таис восхищалась людьми, которые что-то хорошо умели или много знали, Креон был таким человеком. В медицине, как и в любом знании, существовали два уровня: общедоступный и тайный, к которому допускались лишь посвященные. Своим усердием и заинтересованностью Таис настолько завоевала доверие Креона, что он показал ей тайные приемы гипноза, внушения, с помощью которых в Эпидавре лечили больных.

Время проходило с пользой: Таис купалась в тени кипарисов в лечебной воде Фолосского бассейна, смотрела репетиции спектаклей в лучшем театре Эллады, читала старинные трактаты Гиппократа в храмовой библиотеке. Особенно запомнила Таис следующее высказывание великого врача: «Жизнь коротка, путь искусства долог, удача мимолетна, опыт обманчив, суждение трудно». Как верно каждое слово. Да, путь настоящего искусства долог. Например, как современна история несчастной Федры, написанная Еврипидом сто лет назад. Греховная любовь к пасынку принесла смерть и влюбленной женщине, и ничего не ведающему объекту ее любви – Ипполиту. Будучи ревностным поклонником одной лишь Артемиды, Ипполит недооценивал и не чтил богиню любви. За это Афродита отомстила ему, внушив его мачехе любовь, которую Ипполит с возмущением отверг. Разгневанная мачеха в сердцах оклеветала юношу перед его отцом Тесеем, который попросил бога Посейдона покарать преступного сына. Федра покончила с собой от горя. Если смерть Ипполита еще как-то можно было объяснить святотатством, непочтительным отношением к богине любви, то за что Афродита наказала неповинную Федру? И чем! – Любовью и смертью. Логика бессмертных поистине непостижима!

Возвращаясь в сумерках по кипарисовой аллее домой, Таис и Менандр обменивались впечатлениями об игре актеров и пьесе. Стемнело, восхитительно пахло осенью, ее ядреной свежестью, дымом костров, сыростью прелой листвы. В душе Таис царили грусть и очарование магией искусства, человеческим гением. Театр всколыхнул ее чувства.

«Не надо, чтоб люди так сильно друг друга любили.

Пусть узы свободнее будут

Чтоб можно их было стянуть и ослабить.

Все в меру; и мудрые скажут – все в меру».

Как будто все верно, но только как следовать мудрым советам пожилой кормилицы Федры? О любви в меру не пишут книг, в меру умный оратор не способен увлечь массы, а средней храбрости муж не становится героем. Хотя, что касается здравого смысла, то мудрые правы – все в меру. Мера просто у каждого своя.

Из Афин Таис переслали письмо от Птолемея, которое она с жадностью прочла: «Наша жизнь по приезде закипела, как никогда. Дома не бываю, все в лагере, а там – бесконечные учения. Александр способен бодрствовать сутками, и того же ожидает от нас. Будь на его месте кто-то другой, он бы давно натолкнулся на ропот за бесконечную муштру, но он – на своем месте. Надо видеть, какой восторг охватывает солдат, когда в знак удовольствия от их успехов он снимает шлем перед строем и я, сам того не замечая, присоединяюсь к ним, исполненный единственным желанием – отдать жизнь за него. К дисциплине и послушанию, привитым еще Филиппом, прибавилось что-то новое – преданность и почти физически ощутимая любовь, которая делает чудеса. Я испытываю гордость за то, что я – часть грандиозного и могучего целого. И удивляюсь таланту Александра раскрыть в других внутренние, еще дремлющие силы и способности. Скоро, с первыми днями весны мы выступим в поход на север, во Фракию. Мы просто рвемся в бой, как свора псов на охоте, учуявших добычу. Александр, конечно, хочет в Азию, но, не усмирив северных соседей – фракийцев и не проверив пополненную армию в деле, он не может начинать войну с Персом. Я, как все, уверен, что поход будет удачным и покроет его имя славой. Я целую тебя бессчетное количество раз…» – дальше она читать не стала.

Менандр здорово изменился, он много писал. Когда он сочинял, его глаза становились растерянными, лицо озабоченным или злым. Раньше в такие моменты оно принимало заговорщически-хитрое выражение, вот, мол, я вам сейчас покажу! Сочинительство мучило его, не приносило радости, как раньше, но без него он не мог, оно стало его тяжелой потребностью.

Он изводил себя в палестре, которую раньше презирал, как обитель бездельников и напыщенных богатых юнцов. Оказалось, что в этих самоистязаниях можно найти свою радость – пусть даже только мышечную. Физические упражнения дали свои плоды – он возмужал, окреп. С Таис он оживал, не желая усложнять ей жизнь своими трудностями, значит, из любви к ней. Любовь никуда не делась. Она жила неистребимая. Любовь не принесла ему счастья. Таис понимала его, но не могла утешить. Они остались родственными душами – братом и сестрой. Таис чувствовала себя виноватой в невозможности дать Менандру счастье, а он себя в том, что ждал его от нее, не имея на то никакого права.

…Накрапывал весенний дождь, блаженно вечерело. Свежий изумруд травы в мановение ока покрыл окрестные просторы. Овцы радовались, хотя трава не переводилась круглый год, но все же эта – весенняя – была особенно сочной и зеленой. На ее фоне трогательно смотрелись голые колючие гранатовые деревья с поклеванными птицами прошлогодними растрескавшимися плодами. Такое разительное соседство старого и нового. Таис поняла, что настала пора возвращаться в Афины.

Она села на колени к Менандру, лицом к лицу, посмеялась ему в ухо, поделилась планами возвращения блудной дочери к родному очагу и к самой себе, а про себя подумала, что уже целую вечность не держала Менандра в объятиях, и что это приятно. Замечательно приятно. И тот ее обнял, что-то говоря про Афины. Таис не слушала, но отмечала, как руки Менандра наливаются силой и все крепче прижимают ее к себе. Да, это приятно, это хорошо, это кружит голову, будоражит тела, это то, что она всегда любила. Ей стало трудно дышать полной грудью, которую она опять начала чувствовать. Потянув воздух носом, Таис вдохнула запах мокрой земли, свежей травы, человеческого тела, его и своих волос. Затуманенным взором посмотрела на мокрый луг и подумала, что хорошо жить и хорошо, что весна и так много жизни впереди. А в ней – всякого, всякого. И все еще будет…