Ольга Эрлер - Птолемей и Таис. История другой любви. Книга вторая

– Не получается сегодня, получится завтра, – сказала она как можно безмятежней.

– Ты не понимаешь! Она не получается!

– Да если ее и не будет совсем, ведь есть же я – живая. Зачем тебе оживлять эту статую, ты уже сейчас счастливее Пигмалиона.

– Я хочу, чтобы ты осталась в вечности. Ты достойна того, это мой долг, понимаешь?

– Ты преувеличиваешь, Динон. Каждый человек имеет свои границы, и во мне нет ничего особенного. Я совершенно обыкновенная, – Таис положила голову на плечо скульптора.

Тон ее казался беззаботным, а лицо не очень. В этот момент она подняла взгляд и увидела Птолемея. Он стоял возле колонны и во все вытаращенные глаза рассматривал Таис. Таис рассеянно улыбнулась ему, встала с засыпанных мраморной пылью колен Динона и получше обернулась покрывалом.

Что же увидел Птолемей? Чудесное, грациозное создание с черными кудрями и очаровательным лицом, которое хотелось рассматривать до бесконечности. Трудно описать впечатление, которое вызвала ее внешность в Птолемее, но это было очень сильное впечатление. Он даже решил, что ничего необычнее и красивее он в жизни не видывал. Первое впечатление тем и важно, что его нельзя произвести еще раз: или да, или нет. Вот и у него все решилось в первые полминуты, и наружу рвалось очень громкое «да-а-а!»

Уже за столом Таис лучше пригляделась к Птолемею, первому македонцу, которого она видела живьем и вблизи. Он был, прежде всего, чужестранец и уже этим любопытен. Для Таис вопрос стоял не так: каков он, Птолемей, а каковы они – македонцы. Высокие. Это понравилось Таис как всем женщинам, независимо от их собственного роста. Он был не так черен, как афиняне. Умные карие глаза, волевой подбородок, орлиный нос – впечатляющее энергичное лицо. Как будто нормальный человек, даром что враг. Хотя, если задуматься, скольким народам афиняне были врагами и сколько бед за свою историю принесли другим. Как тут разобраться, кто прав, а кто виноват. Не зря софисты учат, что одна и та же вещь может быть и собой, и своею противоположностью. Трудно понять этот мир: он и прекрасен, и жесток.

Таис приняла на себя роль хозяйки, привычную для нее в частых застольях у Динона. Смущение, неловкость быстро пропали, и все пошло своим ходом. Болезненные вопросы недавней войны умело обходились, говорили на общие темы, шутили.

– Дайте мне рыбы, мучители, дайте мне поесть, – Таис подражала интонациям трагических актеров. – Надо мне было идти на содержание к Гипериду, пока предлагал. Так нет – отдалась искусству, а не богатству.

У Таис не было нужды идти на содержание к богачу. От родителей осталась усадьба, которую Динон – ее опекун – сдал в аренду. Кому не хватает малых денег, тому никаких не хватит, гласила народная мудрость. Таис же вполне хватало ее доходов на безбедную жизнь. Ее, как гетеру, часто нанимали для участия в пирах, где она танцевала, пела и вела умные беседы, то есть занималась тем, что ей нравилось, да еще получала за это деньги. 6 6 Гетера (греч. hetaira – подруга, любовница. Не путать с «гетайрами» – македонскими кавалеристами или приближенными царя.). В Древней Греции образованная незамужняя женщина, ведущая свободный образ жизни. Как правило, они находились на содержании у своего покровителя. Но это не было проституцией в традиционном понимании, т.к. гетеры сами выбирали его, и параллельно с гетерами существовали проститутки. Демосфен говорил, что уважающий себя грек имеет трёх женщин: жену – для продолжения рода, рабыню – для чувственных утех, гетеру – для душевного комфорта. Гетеры могли выходить замуж. Так, знаменитая гетера Аспасия стала женой известного военачальника Перикла. В отличие от гетер замужние женщины занимались только домом и детьми и не принимали участия в общественной жизни.

Кроме того, она работала натурщицей у Динона и получала долю с проданных статуй. Таис имела счастье ложиться в постель не с тем, кто больше платил, а с тем, кто нравился. Редчайшее везение для такого зависимого существа, как женщина.

– Зато Миринда купается в роскоши, – подыграл ей Менандр-поэт.

– Не говори, прогадала я… От этого стояния скоро совсем окаменею, кормить не надо будет. Этого вы и добиваетесь!.. – и безо всякого перехода. – Так же красив ваш город, Птолемей, как Афины?

– Нет. Пелла гораздо меньше, однообразнее, лежит не на холмах, а на большой равнине, среди садов. Зато Македония очень красивая, зеленая, многоводная. Не зря боги выбрали для своего жительства Олимп, 7 7 Этот горный массив находится в Македонии. – гордо заметил Птолемей и прибавил: – Афины – прекрасный город, наверное, замечательно жить в окружении такой красоты.

– Да, ты прав. А что еще у вас красивее, чем здесь? Наверное, девушки?

– Есть и красивые, но тебе не чета!

Таис поперхнулась, откашлялась. Но потом все же не смогла удержать смеха.

– Как ты это мило сказал… Как по-разному можно выразить одну и ту же мысль, – Таис обернулась к Менандру, который накануне подарил ей стихотворное описание ее красоты на трех листах.

– Ты разве не рада быть красивее всех? – простодушно поинтересовался Птолемей.

– Да с чего ты взял, что я красивее всех?

– Я ведь не слепой!

– Но ты же не видел всех, не можешь сравнить!

– Я вижу тебя, и этого достаточно даже при наличии очень неразвитой фантазии, – защищал свое мнение Птолемей.

– Логично! – усмехнулся Динон.

Вечер вполне удался. Таис танцевала и пела, слушали стихи Менандра, Динон тоже развеялся и даже потанцевал с Таис, что случалось нечасто. Под конец пира Птолемей опять удивил Таис своей прямотой: он пожелал прийти к ней завтра. Таис, смеясь, ответила, что только если он приведет с собой Александра и своих друзей. На что Птолемей с досадой возразил, что Александр «не ходит по гетерам». Таис лишь развела руками и невинно улыбнулась – ну что ж… Так и распрощались.

Птолемею бросилось в глаза, с каким уважением относились к Таис, несмотря на ее молодость. И не только ее красота была тому причиной – к красивым людям ведь всегда относятся лучше. В ней была успокаивающая сердечность, веселость, какая-то легкость, но не легковесность. Глядя на нее, верилось, что жизнь прекрасна, а если и бывает тяжелой, то вполне терпимой. Таис содержала в себе больше, чем мог охватить первый взгляд: в ней угадывалось что-то глубокое, манящее…

Лежа в своей временной постели, Птолемей пытался упорядочить мысли, как он упорядочивал все – иначе он не мог. Грубо говоря, а именно так наедине с собой говорил Птолемей, Таис просто-напросто очень хотелось. Но одновременно она вызывала почти благоговейные чувства. Сочетание возвышенного и земного… Что перевесит: желание носить ее на руках или душить в объятиях? И тут его осенила догадка: что должно перевесить – зависит от нее, а не от желающего. Возможно ли ослушаться?.. Сможет ли он узнать об этом наверняка? Пока что он твердо решил всеми правдами и неправдами добиться этой женщины. И он добьется ее – ведь в противном случае он просто умрет! С этой решительной мыслью Птолемей уснул.