Ольга Эрлер - Александр и Таис. История одной любви. Книга первая

– Ах, зачем тебе это? – улыбка ушла с ее лица. – Я могу рассказать пять вариантов одного и того же, и все будет правдою. Вариант номер один: какая я была несчастная, бедная сиротка, – Таис усмехнулась. – Серьезно, хочешь это слушать, тебе это надо?

– Да. Хотя бы коротко, – попросил Александр.

– Откуда я взялась…«Наверное меня принес дельфин…» Так думает один мой знакомый поэт.

– Скорее всего, он прав, если судить по тому, как ты любишь море.

Таис поменяла позу, села на скамейку, опустила ноги в воду. Загорелые руки и ноги блестели на солнце, закрученные узлом кудрявые волосы держались даже без шпилек.

– Хорошо, до школы я жила у бабушки на зеленом острове, населенном черепашками. Его окружало синее море, в котором я и проводила большую часть своего времени, – так начала она со слегка наигранной интонацией. – А ведь действительно, мои первые воспоминания связаны с морем. Знаешь, этот звук моря – на берегу такая странная слышимость.

– Да.

– Потом меня увезли в школу, в Афины, и позже я узнала, что бабушки больше нет. Счастливое безоблачное детство кончилось. Очень мне не нравилось оставаться на каникулах в школе. Я просто умирала от одиночества. И сейчас не переношу… – она надолго замолчала. – Я не знаю, как об этом всем рассказывать, какими словами. Да и надо ли тревожить прошлое.

Александр серьезно смотрел ей в глаза и подбадривающе кивнул.

– Ладно, продолжу, использую вариант номер два, менее трагичный. Некоторые люди были добры ко мне. Я дружила со школьным конюхом и его женой, простыми добрыми людьми, училась скакать верхом. Я благодарна им по гроб жизни за эту иллюзию… А когда мне было 13, появилась Геро, и все пошло по восходящей. Первым делом она избила всех моих обидчиц и объяснила мне суть таких чувств, как зависть, недоброжелательство и злоба. Так и сказала: не всем повезло родиться умными, но не все можно объяснить отсутствием ума. Некоторые люди просто-напросто злы, а зло надо наказывать. Потом она занялась моим воспитанием или, лучше сказать, перевоспитанием, и взяла на себя все возможные в моей жизни заботы. И все побежало-поехало. В моей жизни стали появляться новые люди, и жизнь стала другой – взрослой. Динон лепил, вырубал, лил меня во всех вариантах – жуткое время для меня, а для него – творческий взлет. Зато я хорошо заработала на скульптурах. А Геро удачно вложила деньги в Понтийский хлеб, и купила себе дом на мое имя, и я построила свой первый собственный домик, что-то, что принадлежит мне. Так мы почти одновременно стали гордыми домовладелицами, – Таис довольно рассмеялась. – Днем стояла моделью, вечером принимала гостей Динона, которые сначала казались мне верхом культуры, аристократами духа. Я слушала их, раскрыв рот, кажется, кое-чему и сама от них научилась. Не обращай внимания на мой ироничный тон, – она повернула голову к Александру. – Я их до сих пор люблю. Нет, я была вполне счастлива – слепа, глуха, парализована счастьем. Или довольством? Я была довольна каждой прожитой минутой – с моей сегодняшней позиции странное, и, видимо, больное состояние.

Она снова вопрошающе взглянула на царя. А потом неожиданно спросила: «Как ты думаешь, детское горе и обиды – самые тяжелые?»

– Да.

– Тогда мне больше нечего бояться в жизни. – Она помолчала. – А чего ты боишься в жизни? – ее тон изменился и она лукаво глянула на Александра.

– Когда я был в Эпире, – медленно, неохотно начал он, – после ссоры с отцом, о которой ты конечно, все знаешь, за разжиганием костра я понял одну вещь… Да, именно так все и было: я подумал, что сделать с мясом, засолить или завялить, а потом без всякого перехода: «Мои возможности не знают границ, и я ничего не боюсь в жизни. Я не промечтаю свою жизнь, а положу ее на то, чтобы осуществить свои мечты.» Видимо, в этот момент я стал взрослым. Однако, ты отвлекаешься от темы; ты рассказываешь, а не я, – при этом царь несколько раз кивнул, сощурив в улыбке свои искрящиеся глаза – синие с коричневыми вкраплениями, из-за чего они напоминали Таис переливчатые опалы. Таис отметила, какая у него своеобразная мимика, и как он любит кивать.

– Значит, ты ничего не боишься? – уточнила она.

– Да что ж мне этого стесняться, что ли? Страх – первый враг жизни. Хотя есть, конечно, вещи, которые я не люблю, но это другое дело, чем бояться.

– Что ты, к примеру, в себе не любишь? – не сдавалась Таис.

– О, какой хитрый вопрос! Разве я похож на человека, который себя не любит?

– Пожалуйста, скажи!

– Не люблю размножения себя.

– Как это?

– Раздвоения, растроения… Все. Ты остановилась на Диноне, его гостях и полном довольстве жизнью, о котором ты сейчас сожалеешь. Чем ты не довольна? – спросил он.

Вот тут-то настал черед Таис удивленно покачать головой:

– Ну, раздвоением же!

Они рассмеялись такому неожиданному совпадению.

– Если мы действительно имеем в виду одно и то же, тогда, Александр, я тебе не завидую. Но расскажи мне, как ты был в Эпире.

– Э, нет. Сегодня твой черед рассказывать. А я расскажу когда-нибудь потом.

Тут с берега раздался свист Гефестиона, который жестом звал их, показывая, что мясо поспевает. Александр, в свою очередь, махнул ему, чтобы он плыл к ним. При этом, улыбаясь, пробормотал: «Иди сюда,» – и взялся за весла. Таис села спиной к Александру и изо всех сил сдерживала слезы досады.

– Таис, девочка! – Александр впервые назвал ее таким непривычным именем, которое станем впоследствии ее самым любимым, – повернись ко мне…

Подплыл Гефестион.

– Я не помешал? – Он еще в воде, отфыркивается, мокрое лицо, слипшиеся ресницы, в глазах смущение.

– Как ты можешь помешать! – Александр помог Гефестиону забраться в лодку, они сели рядом, переглянулись и почему-то расхохотались. Таис подумала, что на них смотреть – одно удовольствие: ребята хоть куда, похожие и разные одновременно. Между ними чувствовалось родство еще более тесное, чем кровное. Они были единомышленниками, а это выше родства.

– Чем занимается честная компания? – поинтересовался Александр.

– Сплетничают и гадают, о чем вы здесь беседуете.

– Победило мнение, что я выведываю у Таис афинские настроения? Совмещаю приятное общество с полезным выведыванием? – предположил Александр.

– Да, что-то в этом роде, хотя у Гарпала своя теория.

– Наверняка, очень пошлая. Ну, что ж, мой дорогой, придется тебе взяться за весла. Пойдем, Таис, в воду -жарко.

Они медленно плыли далеко позади лодки с Гефестионом. Александр спрашивал ее о чем-то, она отвечала, а параллельно как-будто плыла и наблюдала эту картину другая Таис. Ведь это и было то раздвоение, о котором они говорили.

«Ужас какой, я влюбилась!!! Я люблю его безумно, я – любовь. Я плыву не по воде – по морю любви, дышу не воздухом – любовью, меня греет не солнце – любовь. Что же мне делать!?» У Таис расслабились и опухли губы, натянулся нос, и соленые слезы потекли по соленым щекам. Чтобы прийти в себя, Таис судорожно вдохнула воздух (не любовь) и нырнула – совершенно непоследовательно для Александра. Он поднырнул под нее, и их тела коснулись и скользнули друг по другу. Солнце – не любовь – пронизывало воду. Когда они вынырнули, Александр заметил: «Как интересно, когда не стоишь на твердой почве. Люблю плавать, а еще бы с большим удовольствием летал!»