Анастасия Молчанова - Платье для амазонки. Фемслеш-ностальгия

– Но ведь вы вся горите, – она подняла на меня лукавый нежный взгляд. – Зачем же вы так резки? Вы же любите меня? Как женщина женщину.

– Что? Это как? Вы рехнулись?

– Я всё знаю. А теперь, после того как миссис Хадсон всё мне рассказала о вас…

– Глупая провокация скучающей бездельницы. Нашли кого слушать! Ну, я устрою старой карге!

– Пусть провокация. Теперь не всё ли равно? Лучше обнимите меня скорее! – Она вдруг прямо через рубашку стала покрывать поцелуями мою грудь. – Любишь меня? Скажи, что любишь. Скажи! Скажи!

– Какого?.. – я хотел оттолкнуть её, но, вместо этого, руки почему-то сами обняли её – вцепились в столь желанное тело и не собирались отпускать. Она вздохнула, видимо, не ожидая, что я так крепко стисну её. – Люблю! Люблю! Люблю!

Мне хотелось, чтобы она стала моей, хотелось обладать ею, хотелось, чтобы она принадлежала мне. Я приподнял её и, скорее положив на постель, дрожащими пальцами стал расстёгивать и стаскивать её одежду.

– Я хочу знать, что это такое. Покажи мне, как оно бывает, – прошептала моя возлюбленная.

– Элементарно, Уотсон…

Я не слышал своего голоса. Мне показалось, я его лишился и мой ответ прозвучал только у меня голове. Возможно, всё действительно происходило лишь в моём воображении.

Сколько я грезил о таком блаженстве! Как часто мне хотелось раздеть её, увидеть нагой, абсолютно без одежды – чтобы восхититься и, словно дар, принести ей моё благоговение, моё преклонение. Мне хотелось бережно ласкать её, покрыть поцелуями всю: от пальчиков на ногах до кончиков ушей, до самой макушки – или наоборот. Потому что каждая клеточка её тела мне была одинаково дорога. Мне хотелось доказать ей, что в моей страсти нет ничего грязного или низкого, что я люблю её всю, целиком – вовсе не за то, что у неё некие соблазнительные формы, а за то, что она – это она.

Как чисты и воздушны были мои мечты! Все они словно вмиг улетучились, когда дошло до дела. С жадностью скряги я целовал её восхитительно мягкие прелести. Руки мои, одеревеневшие от перевозбуждения, словно помимо воли лихорадочно обнимали и ласкали её, уже не соразмеряя сил. Любовное исступление полностью овладело моим рассудком, но я чувствовал, как её тело страстно отвечает мне, видел, как она закрыла затуманенные глаза и прекрасное лицо её исказила гримаса сладострастия. Я припал к её полуоткрытым губам и чуть не задушил её нежностью, едва не задохнувшись сам. Она забилась подо мной и наконец начала замирать. Утолив первую страсть, я крепко прижал её к себе и продолжал неторопливые ласки: ни на секунду не хотелось отпускать её. Я лепетал невероятный любовный бред – и мечтал бы вечно бредить так.

– Как хорошо! – выдохнула она.

Я улыбнулся, гладя и целуя линию роста её мягких, немного вьющихся рыженьких волос, которую мне так давно хотелось целовать.

– Ещё не всё.

Я не ждал взаимных ласк: мне было достаточно обладать ею. Но она ещё крепче прижалась ко мне и стала пылко целовать.

Весь день и всю ночь мы провели в объятьях друг друга. Я совершенно опьянел от счастья и всё никак не мог поверить в реальность происходящего. Неужели эта неземная, сказочная фея стала моей? Но, наверное, и не стоило верить: утром она начала собирать вещи.

– Что это значит? – спросил я с замиранием сердца.

– Я ухожу.

– Куда? Скажи: я всё равно узнаю.

– К Мэри Морстен.

– Ты любишь её?

Она с наигранным удивлением захлопала ресницами и промолчала.

– Чёрт побери! Ответь же! Я к тебе обращаюсь!

– Не сердись, прошу. Так нужно, – она ласково взглянула на меня и погладила моё предплечье.

– Кому нужно? Ты рехнулась?! – Я крепко схватил её за руку. – После всего, что произошло? Я же люблю тебя!

– Разве между нами любовь?

– А что же?!

Она окинула меня ледяным взглядом и высвободилась.

– Не смешите меня. Вы ведь женщина. До сих пор я несколько сомневалась, но теперь убедилась. Увы!

– Сомневалась? В чём? То есть, окажись я переодетым мужчиной и обманывай тебя всё это время, вышло бы лучше?

Она улыбнулась без тени смущения.

– Во всяком случае, проще.

Меня трясло, я не понимал, что сделал неправильно.

– Ты затеяла игру со мной лишь для того, чтобы убедиться, кто я?

– О, нет, я и так знаю.

– Тогда зачем? Я тебя никуда не отпущу, тем более к этой глупой кукле, пустышке. Разве она будет тебя любить так сильно, как я?

Она с укором покачала головой:

– Нехорошо так говорить. Не сердись, пожалуйста, но ты меня не удержишь. Я не твоя собственность.

– Нет, ты моя, потому что я тебя люблю! Мне незачем твоя любовь, обойдусь и без неё, поверь, но мне нужна ты. Можешь даже презирать, но не оставляй меня!

Я взял её за плечи, но она вздохнула и отстранилась.

– Отпусти.

Раздавленный таким хладнокровием, я не посмел больше останавливать её. Не знаю, сколько времени я просидел в гостиной после того, как захлопнулась дверь. Словно в тумане я подошёл к столу и достал из ящика пистолет и коробку патронов. Зарядил оружие. И – вдруг явственно, с ужасом поняв, что действительно это сделаю, – кинулся к миссис Хадсон. Завидев меня, она вздрогнула и уронила вышивку.

– Господи! Что с вами? Вы плачете? Что вы ещё надумали?!

Я сунул оружие ей в руки.

– Миссис Хадсон, прошу вас, возьмите, уберите куда-нибудь, пусть пока будет у вас. И ножи тоже все спрячьте, пожалуйста.

– Ну… Как скажете, мисс Холмс. А что случилось?

– Нет-нет, ничего. Всё в порядке, не волнуйтесь. Просто нервы, пройдёт. Мне нужно побыть в одиночестве.

Никогда ещё таких катастроф со мной не случалось, и я чувствовал, что последние силы покидают меня. Ничего не видя и не слыша, я скорее кинулся в свою комнату, чтобы миссис Хадсон не смутилась от моей истерики и не вздумала меня утешать. Меня ждали безысходность, одиночество и пагубное зелье из аптеки, почему-то слывущее лекарством от всех болезней.

А через несколько дней принесли посылку на моё имя – коробку с бирюзовым платьем.

Я долго не притрагивался к подарку. Даже смотреть на него было больно. Зачем она сшила его? Что за жестокая насмешка? Я вынужден был признать, что не могу разобраться, почему она так со мной поступила. Я не понимал любимую женщину, самого дорогого, самого важного для меня человека. Так, быть может, я заслужил муки, меня постигшие? В конце концов, кто я? Что я? Странное, неправильное существо – и люблю тех, кого мне любить не положено? В самом деле, стоил ли я любви? А того, чтобы обрести счастье?

Такие мысли неотступно преследовали меня. Мне было больно задавать себе все эти вопросы: я знал, как горьки и неизбежны ответы на них. Моя жизнь потеряла привычные смыслы: слишком глубоко я разочаровался – в женщине, которую любил; в любви, оказавшейся всего лишь глупой иллюзией и самообманом; в себе самом.