Сергей Соколов - Грозный. Первый настоящий император Руси

– Досточтимый Дервиш! – проговорил Адашев громко вслух. – Мои друзья начинают скучать, может, им есть занятие повеселее, чем на лошадок смотреть?

– О, прошу гостей оказать мне честь! – тут же сообразил Дервиш-Али. – Рашид! Рашид-бек! Что ты так далеко там сидишь внизу! – крикнул Дервиш, как будто не он определил это место послу. – Поднимайся к нам! Своди-ка дорогих гостей – князей Петра и Семена – в баню. Вот она стоит на окраине, последний сруб. Затоплена, только гостей там и ждут!

Рашид с готовностью и дипломатичностью повел Серебряного и Микулинского вниз по ступенькам. А Адашев, дождавшись, пока соратники удалятся, в сопровождении двух мурз и хана Дервиш-Али начал продвигаться по ступенькам вверх.

– Великий государь Московский и всея Руси Иоанн относится к земле Казанской по-отечески и разорения не желает! – начал беседу Алексей Адашев. – Желает наш царь лишь справлять дела по старинной правоте своей.

– Какую же правоту имеет московский великий князь над ханством Казанским, жемчужиной в святом ожерелье Ислама и ростком на дереве династии Чингиса? – учтиво поклонившись, отвечал Чапкын Отучев. – На весах Вселенной чаша Казани может и перевесить московскую. За нас Орда! За нас Крымский хан и османы! За нас Ногайская степь! Черемисские и сибирские властители за нас! С выполнимой ли задачей ты приехал, досточтимый посол Адашев?

– Известно ли тебе, бек, сколько мурз каждый год под крыло Москвы перебегает? Одно Касимовское княжество на Оке чего стоит. Чаша Казани тяжела, это ты верно заметил, и испить ее не пожелаешь никому. Нет сильной власти в Казани – прости, царица Сююмбике, и да простит хан Утямыш, – но это так! Крымцы, ногайцы, арские и лесные князьки грабят людей сверх меры, не дают жизни. Потому мурзы к нам и бегут!

– А какая печаль русскому государю до наших казанских бед? Царь жалостлив?

– А забота такая. Казань чинит разорение Руси каждое лето. И нет силы, которая бы успокоила эти ватаги, подчинила бы. По нашим счетам до трех десятков тысяч полоненных русских в Казани на рабстве. Торговля по Волге встала, купцам через Казань пойти опаснее теперь, чем в загон к медведям прыгнуть.

– Чего хочешь ты, посол, от нас? – вступила в разговор Сююмбике, поглаживая по головке играющего тут же на ковре Утямыша. – С чем прислал тебя Иоанн?

– И я смею повторить вопрос. Почему царь Московский по-отечески на нас смотрит? Не самонадеян ли он по молодости? – насупился Отучев.

– Государь Московский именуется еще и царем Болгарским и прочее. Известно тебе это, бек? Еще со времен великого деда его Иоанна Третьего Булгар Волжский, а значит, и Казань – под властью Москвы. И кому править Казанью, то в Москве рядят. А к тебе, царица, и к тебе, бек Чапкын, такое дело: чтобы на собрании дивана донесли вы добрую волю царя московского. А воля такая. Принять на ханство в Казани хана Шах-Али из Касимова до того, как Утямыш в силу войдет. Всех полоняников русских по домам пустить без оговорок. С ханом Шах-Али разместить в Казанской крепости две сотни детей боярских с челядью. Вот и все условия.

– Что получим за уступчивость, посол Алексей? – спросил Отучев.

– Будут сняты все заставы царские с Нагорной стороны и из Черемисских лесов. Угодья и промыслы вернутся казанским бекам и мурзам.

– Я оглашу условия русского царя на заседании дивана, посол! – сказал Отучев. – Начинаются скачки, давайте посмотрим на лучших всадников лесов и степей!

– Когда обратно в Москву отправляешься, любезный посол? – вполголоса спросила Сююмбике.

– Нам задерживаться долее в гостях смысла нет. Когда совет знатнейших и мудрейших людей Казани примет верное решение, тогда встретимся еще раз в городе вашем, а не в поле.

– Я попрошу передать письмо государю Московскому и всея Руси. Доставишь?

– Я послом направлен и обязан передать. Доставлю в самые руки Иоанну.

– Завтра жди от меня посланницу. Прощай, посол Алексей.

Тем временем кончились скачки – главное зрелище сабантуя, к которому готовятся в каждом крупном селении, выставляя на состязание лошадь и наездника. Русская делегация не стала дожидаться восхвалений и наград, адресованных лучшему всаднику – арскому князю Епанче. Адашев со спутниками залезали кто в седло, кто в повозки и поворачивали в долгую дорогу. Князь Серебряный поравнялся на коне с Адашевым.

– Ну как попарились в баньке, князь Петр?

– Так эти варвары затейники! Говорят – баня жаркая! А там в бане девок полон дом! – басил Серебряный.

– Ну и что же, не понравились тебе девки?

– Девки ладные, молодухи. Как сказать… рубаху задрал и плотское хотение утолил. Князь Семен тоже, думаю, не сплоховал, довольный едет! Ты-то как, Алексей? Не зря время потратил?

– Я, князь Петр, тоже по-своему семя излил. Думаю, заронил я семена сомнений и раздумий татарам в голову. А что из того прорастет – увидим.

– Женский ум – скудная почва для ростков таких. У Сююмбике одна печаль, чтобы малец рос без обид, баба…

– Эта баба просила передать князю Серебряному и тебе, князь Семен… Отстал, что ли, Микулинский? – обернулся Адашев. – Так вот, царица Сююмбике просила передать князьям, что стрельцы, убитые на Арском поле отрядом Епанчи, в феврале, и с ними еще некоторые, кто при осаде полег, упокоены с честью и по христианскому обряду. На Арском поле отпеты попом православным и захоронены в день памяти ярославских чудотворцев.

Серебряный был поражен и не мог этого скрыть.

– Ну вот уж… кто мог думать такое! Поклон царице Сююмбике! Придет время, церковь поставлю на месте этом.

К темноте достигли путники переправы через Волгу. У переправы их поджидала бойкая круглолицая девушка с лицом донской казачки. Выяснив, кто тут царский ближний, она вручила с поклоном Алексею Адашеву деревянную шкатулку вытянутой формы.

По берегам Верхней Волги растекалась живая строительная речь, не всегда приемлемая для нежного слуха.

– Вот смотри, что это ты смастерил?! Смотри, бестолочь! Это что за уклон, сучье вымя! – распекал Александр Молога молодого плотника.

– Ну че, Иваныч… лестница, че не так-то? – сопел, разглядывая носки своих чувяк, детина с топором за поясом.

– Куда лестница, для чего?

– Подниматься на это… наверх…

– … у тебя будет подниматься наверх, а не лестница, … твою мать!.. – красиво выразился Молога и обернулся на внука. – Ты, Сергуля, поди к Василию сходи, я тут пока объясню.

– Я не маленький, давно уж на стройке с тобой, – откликнулся подросток, отошел шагов на пять, но к Василию не пошел, а продолжил смотреть и слушать деда.

– Ладно, Костя, не супься, зови всю бригаду! – сказал мастер, поставил ногу на пенек и закурил трубку, критично осматривая собранную из бревен огромную башню с фрагментами крепостной стены по обеим сторонам. Сзади подошел иностранный инженер Бутлер, выделявшийся среди всех своим чудаковатым беретом. Манерным поклоном поздоровался Бутлер с Мологой, мастер тоже кивнул.