Николай Кикешев - Встань и иди

Григорий лег, напряженно всмотрелся в темноту. «Какие же это душманы. Это светляки!» – сообразил он. Решительно поднялся и, не оглядываясь, пошел дальше, уже не обращая внимания на своих спутников. Смотрел больше под ноги, чтобы не споткнуться о торчащие корневища, и часто прикладывался к фляжке. Когда опустошал ее, останавливался, набирал воду из арыка. Рекс приседал рядом. Свесив длинный язык, наблюдал за ним поблескивающими угольками глаз. Его, видимо, заинтересовал человек, на которого кричал комбат: притворяется новенький или ему действительно больно наступать на ноги. Григорий хотел потрепать густую холку овчарки, но Рекс задрал морду, оскалил клыки, всем своим видом показывая, что не любит этого.

Боков отдернул занесенную над загривком руку, примирительно сказал:

– Не злись, дружок. Мне совсем паршиво.

Рекс понял его, наклонился к арыку, хватанул несколько раз языком илистой воды.

На плато они добрались к рассвету. Григорий уже шел из последних сил и когда узнал, что на площадке сбора никого нет, расстроился окончательно от одной только мысли, что на негнущихся распухших ногах снова лезть в горы. Он с мольбой посмотрел на комбата. С языка чуть было не сорвалась просьба, но в последнее мгновение сдержался. «Не смей! Иди, ползи, пока не упадешь!»

Он упал, когда начало жарко припекать солнце. И привиделся чубатый солдат в окружении пяти потерявшихся сослуживцев. Они сидели, положив автоматы на колени.

– Невезуха, товарищ капитан, – сказал с грустью Кравцов, смахнув с глаз непокорную челку. – Пролетал над нами двадцать первый борт…

– Это я летел. Вас искал.

– Ну, вот и встретились. Только нерадостна наша встреча…

Боков очнулся от прикосновения к лицу чего-то мокрого и шершавого, непонимающе огляделся. Он лежал в тени натянутой на палках плащпалатки. Рядом сидел Рекс.

– Ну что, отоспался, труподел, – проговорил Зубов. – Иди, посмотри, во что твоя инициатива с дэшэка вылилась…

Григорий с трудом поднялся, пошел к сгрудившимся в круг солдатам. В середине на брезенте лежали обгоревшие, скрюченные тела. Попробовал даже определить, кто из них чубатый Кравцов, но пламя сделало лица всех одинаково черными. Почувствовал, как наваливается, подкашивает ноги неимоверная тяжесть.

Сзади подошел Зубов, с раздражением сказал:

– К нам вылетел генерал-лейтенант Попов. Учти, я о дэшэка ничего не слышал, понял? Сам ты туда залез, сам и отвечать будешь. Я свою задницу для показательной порки подставлять не намерен, уяснил?

Григория ужаснуло лицемерие комбата. «Как же ничего не слышал? Я же тебе лично докладывал!» Но промолчал. Спорить, доказывать свою правоту ему уже не хотелось.

***

Оставляя за собой шлейф пыли, по плато мчала БМП, то появляясь на взгорках, то исчезая в высохшем русле. Несколько поодаль шла вся колонна. Григорий встретил ее с радостным облегчением: не надо будет идти на своих опухших ногах. Вскарабкался на бронетранспортер, вцепился в скобу башни и в полузабытье сидел на броне, пока колонна не вернулась в батальон пограничников. Осторожно слез с машины и, очумелый от боли, побрел к большой луже, разлившейся возле арыка, скинул ненавистные ботинки, на четвереньках залез в воду.

– Гриша, здорово! – услышал насмешливый голос замполита капитана Чичакина. – Ты чего это, как горилла, на четырех начал ходить?

– Привет, Паша, – смущенно ответил Боков. – Понимаешь, ноги в кровь стер, распухли. Мочи нет терпеть.

– Ты с ногами не шути. Дуй к медикам, пусть перевяжут, а то еще заражение получишь.

Нотки участия в голосе замполита вызвали чувство благодарности. Он наверняка знал о случившемся, но не попрекнул.

Из штаба на крыльцо вышел высокий солидный мужчина в новенькой форме советника без знаков различия. По свите старших офицеров, осторожно выглядывавших из-за его спины, Григорий догадался, что это и есть генерал-лейтенант Попов. Понаблюдав за бесцельно бродившими по двору спецназовцами, генерал зычно крикнул:

– Кто старший? Ко мне!

Неизвестно откуда появившийся Зубов подбежал к нему, доложил:

– Командир батальона специального назначения майор…

У вас, товарищ майор, не батальон, а шайка голодранцев. Почему солдаты одеты кто во что горазд? Почему не в горных ботинках, а в цивильных тапочках? Немедленно постройте этот сброд!

– Есть! – четко ответил Зубов, крутанул через левое плечо и, проходя мимо Григория, зло прошипел:

– Строй батальон и докладывай сам. Я пошел готовить технику к маршу.

Он считал: Бокову захотелось погеройствовать, пусть теперь и отдувается. Своей вины в случившемся не чувствовал.

Перед нестройными рядами забегали офицеры, выравнивая волнистые шеренги. Григорий скомандовал: «Смирно!» и направился к крыльцу, с трудом переставляя непослушные ноги.

– Товарищ генерал, батальон по вашему приказанию построен. Начальник штаба батальона капитан Боков…

– Капитан, что вы ходите, как беременная баба? – скривился Попов. – Как я могу определить, что вы офицер Советской Армии? Что это у вас за форма?

– Форма царандоя. В ходе боевых действий нам приказано надевать ее.

– Что ты, капитан, мне голову морочишь? Что-то я таких приказов не слышал. У всех офицеров должна быть единая форма одежды, сапоги и портупея. – Генерала абсолютно не смущало, что он устроил разнос офицеру в присутствии всего личного состава батальона, хотя сам был одет отнюдь не по форме.

– На боевых действиях офицеру нельзя выделяться среди солдат, – оправдывался Григорий.

– Ты опять свое лепечешь, – Попов буравил его злым колючим взглядом из-под насупленных седых бровей. – Если не хочешь выделяться, можно надеть поверх формы маскхалат. Снял – и никаких нарушений. У вас потому и люди гибнут, что бардак с формой одежды, – сделал он вывод. – Какие вы спецназовцы?.. Банда расхлебаев, нацепившая на себя трофейное барахло. Я уже битый час в батальоне, и ни один солдат не отдал чести, ни один офицер не доложил. Я такое разгильдяйство не потерплю. Я приведу вас в порядок. Немедленно проведите занятие по строевой подготовке и научите солдат отданию чести на месте и в движении.

– На прэ-эво! – скомандовал хриплым голосом Боков. – Правое плечо вперед, шагом марш!

Он определил места занятий взводов, и в глазах зарябило от взлетавших к головным уборам рук, мельтешения солдат, поднявших густую пыль. А в голове началась угарная возня мыслей: «Это что же такое получается? Разве можно так муштровать людей, собирающихся в бой? Дикость какая-то! И это делает политработник!»

Генерал-лейтенант Попов прилетел в Афганистан проверить, как в воюющей армии проводится партполитработа, разобраться с дисциплиной. Он вылетел в батальон, как только доложили о погибших. Хотел на месте выяснить, почему спецназовцы теряют людей, несмотря на колоссальное преимущество в оружии и боевой технике. Последний год был «урожайным» на смерти. Каждый день он докладывал о погибших, и его самого отчитывали, как нашкодившего мальчишку. Все уже устали от тайных похорон. «И попробуй, объясни обезумевшим родителям, почему гибнут их дети, – думал с горечью генерал. – А гибнут по вине таких вот охламонов, как этот неуклюжий верзила». Он подозвал Бокова, с неприязнью посмотрел в его безумные от боли и усталости глаза, сказал: