Николай Кикешев - Встань и иди

– Через десять минут занятие закончить. Вызови комбата ко мне.

Зубов появился сразу, словно подслушивал их разговор.

– Вы что от меня прячетесь, товарищ майор? – спросил Попов.

– Я не прячусь… Готовлю колонну к маршу.

– И куда собираетесь ехать, если не секрет?

– В Джелалабад.

– Куда, куда?… Домой захотелось, – генерал недобро усмехнулся. – Планируйте боевые действия на ночь.

– Есть! – козырнул Зубов и быстро ушел.

Попов посмотрел на Григория:

– А ты останешься здесь. Придешь через час – буду с тобой разбираться.

Ему и так все было ясно: не офицер, а размазня какая-то. Разве это начальник штаба батальона спецназа? Его же к людям на пушечный выстрел нельзя подпускать! Сам погибнет и других за собой в могилу потянет.

После сытного ужина Попов выглядел не таким злым, как прежде. Он указал Григорию на стул:

– Садись, капитан, и докладывай все по порядку, как было.

Слушал внимательно, не перебивал. Только в конце недовольно хмыкнул:

– Лихо ты, Боков, заливаешь. Тебя послушать, так к ордену надо представлять. Только зря выкручиваешься. В районе боевых действий старшим по званию и должности был ты, правильно? Люди погибли? Погибли! Как ты тут ни оправдывайся, все равно буду ходатайствовать о снятии тебя с должности.

Их разговор прервал рокот идущего на посадку вертолета. Попов вышел из комнаты, и вскоре со двора донеся его хриплый крик:

– Товарищ майор, вы не комбат, а слезливая баба! Бросили батальон и занимаетесь эвакуацией раненого. Надо же до такого додуматься? Немедленно возвращайтесь!

Не знал генерал, что этот раненый сержант прикрыл комбата своим телом от осколков мины. И если бы не его мужественный поступок – кровью истекал бы Зубов.

Попов вернулся в комнату, долго молчал, припоминая, на чем прервался разговор, спросил:

– А ну ответь мне, сколько станковых гранатометов было в группе?

– Мы гранатометы не брали, – признался Григорий. – С ними по скалам вообще бы не поднялись на хребет.

– Так я и думал, – оживился генерал. – Вы, спецназовцы, недооцениваете роль тяжелого оружия в бою. И это еще одна причина необоснованных потерь. А ты мне сказки рассказываешь, все цену себе набиваешь… Ну-ка, еще раз повтори, как был организован отход.

Боков подробно рассказал, как поднимались за пулеметом, как затем он остался прикрывать отход группы.

– Ну кто и где учил вас так организовывать отход? – возмутился генерал. – Мы на фронте как делали: две трети взвода прикрывают, а одна треть отходит.

Григорий возразил:

Товарищ генерал, у разведчиков основной метод отхода – россыпью, с последующим сосредоточением в пункте сбора.

– Ты, капитан, голову мне не морочь, – перебил его Попов. – Боевой устав – закон для всех. И спецназовцы тоже обязаны его выполнять.

– Но у нас совсем другие руководящие документы, – попытался оправдаться Боков. – Меня на госэкзаменах, как попугая, заставляли наизусть повторять все боевые приказы. И в каждом из них есть пункт, что при встрече с противником по установленному сигналу разведгруппа рассыпается, и все идут на основной пункт сбора, который начинает действовать спустя тридцать минут после встречи с противником. Назначается и запасной пункт сбора, действующий ежесуточно, в течение одного-двух часов. Это мне четыре года втемяшивали в голову, потому и организовал отход подобным способом.

– И шесть человек не вышли на пункт сбора, – заметил Попов. – А если бы все сделал, как написано в уставе, то не сидел бы сейчас передо мной и не хлопал глазами.

– А как же инструкции спецназа?

– Хватит заниматься демагогией! Это тебе уже не поможет. Все равно будешь снят с должности.

Плечи Григория опустились. Он всегда снисходительно смотрел на неудачников, которых за свои или чужие провинности снимали с должностей. Был уверен: с ним подобное не случится. А вот случилось. И не знал, за что же так круто обошлась с ним судьба.

Генерал заметил его состояние:

– Ну-ну, не тушуйся. Во время войны не было ни одного командующего фронтом, чтобы его разок с должности не снимали. А у тебя еще вся служба впереди.

Из штаба Григорий вышел сам не свой, бродил по опустевшему двору, не зная, куда приткнуться. Нашел гамак, упал навзничь. По лицу потекли слезы обиды. Даже в детстве, когда лупили старшие пацаны, не плакал, а тут прорвало.

Родился он в станице Крымской. Когда исполнился год, отец забрал их с матерью в Москву. Квартиры не было, и семья ютилась в мужском общежитии фурнитурного завода. Отец отгородил фанерой угол, и в этом закутке прожили шесть лет. Мать по приезду в столицу тяжело заболела. Врачи обнаружили абсцесс селезенки. В Первоградской больнице ее вырезали, и почти год она пролежала в реанимационном отделении. И все это время Гриша жил с ней в одной палате. Учился ходить в детском манеже. Левая нога постоянно была ведущей, а правая – волочилась, словно рачья клешня. Эта походка осталась у него на всю жизнь. Однажды зимой врачи забыли его раздетого у открытого окна и застудили. Он заболел, стал терять силы и вскоре не мог удержать в руках даже целлулоидную игрушку. Мама дни и ночи плакала и молила Бога, чтобы помог ей подняться. То ли действительно Бог услышал ее, то ли организм молодой казачки сам поборол болезнь, но она встала.

Первое яркое воспоминание детства: всей семьей они едут в большой черной, пахнущей бензином и лекарствами машине в профилакторий. Мама улыбается, кормит его клубникой. Он ест сладкие ароматные ягоды столько, сколько хочет, весь перемазался красноватым липким соком. Мать целует его в пахучие щеки и заливисто смеется. Машина остановилась в лесу. Он бегает по пестрой от цветов лужайке. Затем, устав, наблюдает, как внизу, под косогором, играет ветками плакучей ивы быстрая река.

В пять лет врачи обнаружили у Григория сколиоз, прописали лечебную физкультуру и плавание. Воспитатели детского сада выражали сомнение в том, что этот кривенький, затянутый в корсет мальчик сможет заниматься спортом наравне со своими сверстниками. Физическая неполноценность развила в нем болезненное самолюбие. Во всем: в играх, в спортивных занятиях, в учебе старался быть первым, мечтал прославиться, чтобы блеск этой славы заставил всех забыть о его недостатках.

После первого класса мать взяла его с собой в пионерлагерь Министерства речного флота, который располагался у канала имени Москвы. Детей редко водили купаться, а он плавал, сколько хотел. Зимой мать водила его в детскую спортивную школу. Три раза в неделю – бассейн. Один час – на общефизические упражнения и три часа – занятия в воде. Плавал брассом. Все попытки овладеть кролем заканчивались неудачей: ноги никак не хотели работать в такт рукам. Уже весной, выступая на первенстве школы, занял третье место среди сверстников.