Николай Кикешев - Встань и иди

Через пыльное, давно немытое оконное стекло Боков увидел, как к зданию штаба подкатил уазик. Из машины вылез высокий майор и, опираясь на коричневую пластмассовую палку, стал медленно подниматься по ступенькам крыльца. Несмотря на разительную перемену, он узнал Быстрова, вышел ему навстречу, пожал протянутую руку.

– Здравствуй, Григорий, – в голосе Сергея послышались извиняющиеся нотки. На его все еще красивом лице заиграла обаятельная улыбка, которая вызывала не только любовь женщин, но и расположение друзей и начальников, выдавая добродушный, открытый характер. – Ты на меня за Надю зла не держи… Меня уже жизнь за нее наказала.

– Я и не держу, с чего ты взял, – ответил с деланным равнодушием Григорий. – Я потом узнал, что моя бывшая благоверная успевала за день, кроме нас, еще двух мужиков пропускать.

– Ну, а ты как тут живешь?

– Да хреново. С должности сняли и никак не определят, куда меня деть.

– Знаю, Гриша, но ничем помочь не могу: приказ подписан, а кто против командарма попрет?

– Стеклов сказал, что его должны аннулировать: меня же на должность командующий округом назначал, он и снимать должен. Командарм не имеет права.

– Ладно, я сейчас с Зубовым поговорю, а потом мы все обмозгуем. У меня есть связи, надежные люди. Могут помочь.

У комбата Быстров пробыл недолго. Вскоре они оба зашли в штабную комнату. Зубов с кислым видом сказал:

– Отдай ему быка, которого привезли из Сурубая, и будешь сопровождать до Кабула. Тебе все равно лететь туда утверждать месячный план.

Он ушел, а Быстров, недоуменно пожимая плечами, удивленно сказал:

– Слушай, Гриша, у тебя комбат какой-то непонятливый. Мне же такая халява подвернулась: начальник тыла армии дал разрешение на бестаможенный провоз груза. Я с этой бумагой могу все что хочешь через границу протащить, а он заладил свое: «У меня ничего нет, ничего нет».

Гриша, может, ты что-нибудь подбросишь?

А что тебя интересует?

– Оружие трофейное есть?

Боков открыл сейф, достал из него маузер:

– Это подойдет?

– Конечно! Еще спрашиваешь, – загоревшиеся жадным блеском глаза Быстрова высматривали подходящую вещь: – А что это у тебя там блестит?

– Душманские ножи.

– Слушай, дай мне. Мне ножи во как нужны! – провел он ребром ладони по горлу. – Я начальнику курса пообещал. А ты себе еще достанешь. Дашь? – радостно бормотал Сергей, любуясь наборными рукоятками.

– Бери! Меня это барахло вообще не интересует. От прежнего начальника штаба осталось.

– Это ты зря, Гриша. Нож для мужика – самый лучший подарок. – Сергей улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. – Я вижу, ты не понимаешь, что движитель служебного прогресса в армии – башляние. Мы ублажаем начальство подарками. А тебе надо делиться с офицерами штаба, если хочешь, чтобы служба шла гладко. Это жизнь. От нее не уйдешь. Я как решаю свои проблемы? Например, отвез начальнику разведки округа мумие и оказался в штабе армии. Так что учти на будущее.

Григория покоробило от этих слов. Он был противником подобных подношений, считал их делом зазорным, недостойным. Порылся в углу, вытащил два карабина, шашку.

– Давай, Гриша. Вот это уже серьезно! – обрадовался Быстров, который сам любил одаривать и подобной щедрости ждал от других. – Мне надо еще магнитофон японский загнать. У тебя есть знакомые дуканщики?

– Я еще в Джелалабаде толком не был, – смутился Григорий. – Один раз только проскочил через город, когда гнал колонну на боевой выход.

– Ну ладно, не беда. Сейчас подойдет машина, свожу тебя на экскурсию. Совсем из батальона не вылезаешь. А личные дела?

– Да какие тут личные дела. Текучка заедает.

Григорий предложение прокатиться в город принял неохотно. Коль срочно лететь в Кабул, значит, нужно немедленно писать месячный план боевых действий батальона. 25 числа каждого месяца его утверждали в разведотделе армии. Прихватив карту зоны ответственности батальона и писаря, он летел в Кабул, докладывал о каждом предполагаемом боевом выходе: какая рота или взвод, в ка¬кой день и куда собираются идти, при всем при том, что ни в батальоне, ни в штабе армии никто толком не знал, что будут делать завтра. Тем не менее планы регулярно писались, их с умным видом обсуждали, заставляли устранять недостатки, ругали за ошибки, и никто всерьез не задумывался о бесполезности подобного занятия на войне, которая постоянно вносила коррективы в армейскую жизнь.

Автомобиль вскоре подъехал, и через десять минут они оказались уже в центре города. Григорий с интересом рассматривал неширокую улицу, застроенную двухэтажными зданиями. Первые этажи занимали дуканы. С правой стороны в основном торговали вещами и промышленным товаром, а на левой, прямо на улице, варили плов, жарили шашлык, продавали овощи и фрукты. Тут же размещались мастерские, где ремесленный люд шил, чеканил, лепил горшки и другую посуду. На вторых этажах домов, как правило, жили сами торговцы, ремесленники, хозяева лавчонок, владельцы дуканов и мастерских.

В этом шумном и многолюдном торжище Быстров был словно в родной стихии. Поскрипывая протезом, ходил от дукана к дукану, отчаянно торгуясь с их владельцами. Ему сказали, что в Джелалабаде японский «Шарп» можно продать за 15 тысяч афгани, а давали только тринадцать. Он не уступал ни афгани, хотя сам приобрел магнитофон в военторге за половину той цены, которую запрашивал.

– Понимаешь, Гриша, – пояснил он, – если сдам маг за две цены, а потом поменяю афгани у советников по курсу один к двенадцати на чеки, тогда смогу купить двухкассетник.

Григорий тащился за ним с десантной сумкой и прятал лицо от знакомых офицеров, которые пришли не продавать, а покупать. Душу жег горький стыд. Свой первый и последний торговый опыт он получил в станице Крымской, когда после третьего класса приехал к родителям матери на летние каникулы. В тот год выдался прекрасный урожай слив. Ветки деревьев ломились от желтого налива, ароматного, сладкого, как сахар.

Изголодавшийся в Москве по фруктам, он ел их до отвала.

Как-то бабушка разбудила пораньше:

– Вставай, Гришуня, поможешь мне донести сливы к поезду. Может, курортники купят.

Его тогда словно током ударило. «Он, пионер, будет торгашом. Да никогда!» Но, поостыв, решил, что только довезет, а там пусть бабушка сама их продает.

Нарвали четыре ведра с горкой. Сливы были одна к одной, желтые, упругие, с пыльцой. Был уверен, что такой товар не залежится. До станции ехали автобусом. На каждой остановке его штурмовали пассажиры с ведрами, наполненными такими же янтарными упругими сливами, и это начало тревожить. А когда вышел на перрон – остолбенел: вдоль здания вокзала на асфальте выстроились шеренги продавцов с ведрами слив.