Екатерина Люмьер - Хрупкость

День в поместье в предместьях Лондона начался не просто с завтрака, который в этот день подали в постель – Люмьер простудился и решил лежать, чтобы все последующие дни его не выбило из привычной рабочей колеи, – а с чтения газет и отзывов на новую постановку в театре Ковент-гардена.

– Ты только послушай! «Несмотря на всю уникальность постановки и необычные решения, мистер Люмьер предполагает, что зрителям интересно видеть столь вульгарное поведение артистов на сцене в хореографических партиях, как если бы они заплатили за посещение кабаре, а не королевского театра»!

Он чихнул в носовой платок и коротко прокашлялся, скептически глядя на строчки, словно бы мог прожечь в газете дыру. Венсан бросил на него обеспокоенный взгляд и покачал головой.

– А здесь пишут, что постановка заставила говорить о себе весь Лондон, – он показал Виктору другую рецензию. – Любопытно, что автор даже написал о моих декорациях.

– Потому, что без твоих декораций и эскизов костюмов не получилось вообще ничего! – вставил свое слово Люмьер. – И я в этом абсолютно уверен. К тому же ты занимался всеми моими постановками, а я уж точно знаю толк в достойных мастерах своего дела.

Виктор чихнул еще раз и даже выругался. Это было уже седьмой раз за последние пять минут.

– А еще они пишут, что у меня нет таланта к танцам. У меня не таланта к танцам. К танцам. Венсан! – Он всплеснул руками. – И это пишет, что главное, журналист газетенки, который не имеет к искусству никакого отношения!

– Дай посмотреть, – попросил Венсан. Когда Виктор передал ему газету, он лишь пробежался глазами по строчкам, а потом поморщился и, скомкав страницу, положил рядом с собой.

– У тебя невероятный талант к танцам и музыке. Этот отзыв совершенно не стоил твоего внимания.

– Если уж копаются в моем белье, то пусть копаются до детских штанишек! – Виктор фыркнул и потянулся за чаем с чабрецом. Сделав хороший глоток, он продолжил: – А то как это получается! Они пишут, что я не умею ни танцевать, ни писать музыку, при этом спекулируют идеей, что я зажравшийся нувориш и французский железнодорожный магнат, который лезет не в свое дело. А то, что я двадцать три года жил, а двенадцать лет работал в оперном театре, конечно, в расчет не берут! – Люмьер отставил чашку и завернулся в одеяло. – Если они начнут говорить, что я старый, то я все их газеты просто напросто выкуплю и закрою.

Венсан тихо рассмеялся и легко поцеловал его в щеку.

– Они не посмеют. Иначе мне придется встать на твою защиту.

– Они умудрились проехаться по моему безбрачию. Это уже смешно. Не могут задеть меня, как бизнесмена, но пытаются, как постановщика? Смешно! Английская газета в своей сути просто… нелепа. – Люмьер усмехнулся и обнял Венсана.

– Но все же не стоит отрицать, что большинство отзывов были положительными. Твоя постановка оставила неизгладимый след на театральных подмостках Лондона, и я в этом более чем уверен.

– Согласен-согласен, это было слишком ново и непривычно, и мы могли быть вовсе освистаны с потрохами, но королева высказала свое одобрение. Скупо, сухо, в двух словах, но, полагаю, что королевское: «Благодарю за вечер», выше любых похвал.

В этот момент слуга принес утреннюю почту. Виктора, как обычно, ждала пухлая пачка писем, которыми было решено заняться позже, а также было и одно письмо для Венсана. Это было столь удивительно, так как обычно всей корреспонденцией де ла Круа занимался Люмьер, что он со страхом посмотрел на Виктора, не решаясь вскрыть конверт.

– Открой, – Виктор улыбнулся, – не бойся. Думаю, там хорошие вести. – Люмьер даже отложил свои собственные конверты, смотря на Венсана.

С большой осторожностью разорвав конверт, он углубился в чтение. С каждой новой строчкой его лицо становилось все бледнее и бледнее. Перечитав письмо несколько раз, Венсан молча протянул его Виктору. Люмьер удивился, но принял его, принимаясь за чтение.

– Что мне делать, Виктор? – в ужасе прошептал Венсан после долгой паузы.

– Принять предложение и поразить весь свет? – Он широко улыбнулся. – Отличное предложение.

Венсан лег на бок, подтягивая колени к груди. В письме содержалось предложение организовать выставку его картин, но одним из обязательных условий было его присутствие на ее открытии. Работы Венсана вот уже почти двадцать лет пользовались большим спросом среди почитателей новых направлений живописи. Раз в несколько месяцев он писал своему представителю в Париж и посылал последние картины. Тот же устраивал выставки на свое усмотрение и договаривался с потенциальными покупателями. Однако за все время маркиз ни разу не посетил ни одной из них. Необходимость присутствовать в обществе пугала Венсана так сильно, что он был готов пойти на что угодно, лишь бы только избежать этой участи.

– Я пойду с тобой, если ты согласишься. Более того, если ты согласишься, на мой день рождения мы поедем в Санкт-Петербург. – Люмьер внимательно посмотрел на Венсана. – Соглашайся. Любой твой каприз, если ты ответишь положительно.

Тот измученно посмотрел на Виктора.

– Ты обещаешь быть со мной все время?

– С первой до последней секунды. Придется изображать из себя неприступность или напольную лампу, но, думаю, я справлюсь.

Венсан чуть улыбнулся.

– В таком случае мне стоит написать ответ.

– Просто напиши, что согласен, и можешь перевести все вопросы на своего секретаря. Я разберусь. – Тот погладил Венсана по волосам. – Ты мне скажи лишь одно. Аньелю стоит об этом знать?

– Он может узнать об этом из газет, – с сомнением произнес Венсан. – В любом случае, едва ли он захочет присутствовать. Ведь я для него не больше, чем обманщик.

– Я не буду ему писать и что-то сообщать. Он не написал мне ни разу за время, что отсутствовал в Париже, – произнес Виктор, не позволяя в голос проникнуть и капле сожаления. – Думаю, он будет не в восторге, вновь увидеть нас вместе. Может быть, мне стоит встретиться с ним лично…

– Я не перенесу еще одной встречи, подобной той, – тихо проговорил Венсан. Страх отступал и теперь он чувствовал усталость. – Хотя, быть может, он прав на мой счет.

– Нет. Аньель неправ, – жестко ответил Люмьер. – Ты был таким до его рождения и до твоей свадьбы с его матерью.

Венсан поднялся на локте и грустно посмотрел на Люмьера.

– Я чувствую стыд и вину. Весь последний месяц я думал об этом. Мальчик не виноват, что не любит меня.

– Но он не в праве вести себя подобным образом, словно его никто и никогда не воспитывал. – Виктор покачал головой.

Де ла Круа опустил глаза и вздохнул.

– Ты прав. Он стал совсем другим. Если ты встретишься с ним, то что ты ему скажешь?

– Зная меня как человека, ты должен понимать, что, если меня оттолкнуть, мое сердце ожесточится очень скоро, и я перестану чувствовать что-либо светлое в сторону другого. – Люмьер поджал губы. – Поэтому я не уверен, что именно я хотел бы ему сказать. И должен ли вообще я говорить хоть что-то.