Вальдемар Крюгер - Чита – Харбин

Пошарив в норе, Бурядай наткнулся на что-то мягкое. Ага, попался голубчик!

Возбужденно галдя и лая, четверка охотников о десяти ногах, толпилась возле лаза в нору, из которой торчала палка, зацепившаяся крючком за тарбагана. Бурядай, присев на кукорки, потащил осмотрительно наружу. Вот уже показались из глубины измочаленные подштанники тарбагана, пострадавшие при оплате за представление. Чем ближе был зверек к выходу из норы, тем упорнее было оказываемое им сопротивление. Бурядай уже ухитрился ухватить его за задние ноги, как тарбаган, зацепившись когтями, согнувшись коромыслом уперевшись при этом спиной, застопорился в норе, ни взад ни вперед.

И тут знал Бурядай, как себе помочь. Потянув за ноги, он затем слегка приопустил, предоставив тарбагану мнимую возможность забраться поглубже в нору, и в тот момент, когда тарбаган решил воспользоваться ею, вытянул его резким рывком наружу. Следующее произошло очень быстро. Палкой, той самой, с крючком, по носу, готово.

Довольные удачной охотой, тронулись в обратный путь. Через полчаса Бурядай и его спутники достигли место их ночного бивака, занявшись безотлагательно приготовлением припозднившегося ужина. Уже скоро сизый едкий дымок от разгоравшегося аргала, потянулся полоской, пробираясь сквозь открытый дверной полог в юрту. Хорошо будет спать, мошкары не будет, мелькнуло в сознании Бурядая, занимающегося разделкой тарбаганьей тушки.

Длинный летний день катился под скатку [42] Под скатку (катиться) – заканчиваться (день), перемещаться вниз по склону (какой-либо предмет). . Пурпурно-красный диск солнца исчезал в сиреневом мареве, колышущемся кисейным покрывалом над разморенной зноем степью. Вечерняя заря-заряница окрасила каравайцы сливающихся с горизонтом сопок румяной поджаристой корочкой, напоминая о желанном ужине. Проголодавшиеся за день Степа и Прошка следили за ловкими движениями рук Бурядая. В мгновенье ока один из тарбаганов был выпотрошен. Насадив печень и сердце на ружейный шомпол берданы, Бурядай протянул его Прошке.

– Жарь пока осердие, хучь первую со Степой охотку собьете [43] Сбить охотку – утолить первый острый голод (или желание, чаще всего на что-либо съестное) . Тарбаган-то еще не скоро сжарится.

Второго приглашения мальчишкам не потребовалось. Не прошло и четверти часа, как сжарившееся мясо было чистенько обглодано и блестевший от вытопившегося тарбаганьего жира шомпол был водружен на место.

Нох-нох тоже не терял времени даром. Бурядай и не заметил, как тот, руководствуясь принципом собачьей солидарности оттащил в сторону второго тарбагана, верно решив, что хозяину и его малолетним друзьям хватит и одного. Бурядай лишь только покачал головой. Как завел себе Дульсинею из соседнего бурятского улуса, став главой собачьего семейства, словно подменили. Одним словом – отец.

– Ну иди, иди уже, ждет ведь, – обратился к псу усмехающийся в усы Бурядай. Нох-нох вильнул благодарно хвостом, и взяв в зубы тарбагана, отбыл восвояси.

Ох и пройдоха же этот Нох-нох, носящий столь странную собачью кличку. Как крикнет, подзывая его Бурядай, «Noch, noch! [44] Noch, noch! (нем) – еще, еще! » можно подумать, что загулявший пруссак или баварец заказывает кельнеру очередную кружку такого вкусного немецкого пива.

На самом деле ларчик открывался совсем иначе. В бурятских улусах Прибайкалья вплоть до начала ХХ века животным не давали кличек, исключение составляли лошади, занимающие особое место в жизни кочевников. Буряты называли их по масти и возрасту, например: Донон-Хэер – четырехлетний гнедой скакун.

Владельцы животных пользовались различными подзывными словами. Так например, кошек подзывали – пш-пш, коров – о-о-о, а собак – нох-нох (от бурят, нохой «собака»). Так что «noch – нох», никакой это ни озорной гуляка на берегах благословенного Рейна, а самый что ни на есть трезвый барбоска, имевший счастье родится там, где дует ветер Баргузин с не менее благословленного Байкала.

Всякое правило, как это водится, имеет свои исключения. Были они и при наделении кличками. Так, например некоторые охотничьи собаки звались Хэрмэшэ (от бурят , хэрмэ – «белка» + суфф. – шэ .)

Решил и Бурядай оделить своего любимца отличающей от его собратьев кличкой. И хотя Нох-нох ловил одних лишь тарбаганов, назвал он его Булгнаншэ (от бурят. булган – соболь). Но Нох-нох похоже раскусил уловку своего доброго хозяина, и упорно игнорировал « ясачный псевдоним », пока Бурядай не сдался и стал его звать привычной слуху кличкой «Нох-нох». Так что прав был Аристотель, заметив « Привычка- вторая натура », действует она для нас и наших четвероногих друзей.

Между тем костер прогорел и положенные в него камни раскалились добела. Заморившие червячка дети ожили, выполняя очередное поручение деда Бурядая, ценившего житейскую мудрость « безделье – родитель (вытворяемых) глупостей ».

Всю свою сознательную жизнь трудился Бурядай не покладая рук, не надеясь на помощь извне, не завидуя чужому благоденствию и мнимому счастью, не представляя себе, как можно жить, насыщаясь плодами, выращенными чужими руками. Претило ему такое, и этому учил он Степу и Прохора. Не было ему абсолютно никакой разницы, что один из них являлся внуком его лучшего друга, ставшего волей судьбы его хозяином, а другой являлся сыном извечного поденщика, имея несчастье родиться в бедной семье, в какой вырос сам Бурядай, познав с малых лет горькую нужду, научившись ценить то немногое, чем он владел.

Вот и сейчас пригодились собранные листья лука-мангира. Мелко порубленные, резко пахнущие листья мангира, растерли пацаны на плоском камне, смешав их с зернистой солью. Получившимся грязно-зеленым месивом натерли изнутри осмоленного на костре и выпотрошенного тарбагана, из которого Бурядай искусно удалил все кости. Степа и Прошка, отерев испачканные руки о штанишки, внимательно наблюдали за дедушкой. Бурядай выстелил выкопанную у костра ямку слоем травы, насыпал туда слой раскаленных камней и прикрыл их следующим слоем травы. После этого взял выпотрошенного тарбагана и подал его детям.

– Держите за ноги, да растягивайте пошире.

Набитого зашипевшими камнями тарбагана положили на приготовленное ложе, укрыв его слоем травы, снова раскаленных камней и в последнюю очередь засыпали горячей золой. Все, теперь можно и чаю попить. Пока горел костер да начиняли тарбагана луком-мангиром, настоялся и вскипевший зеленый чай. Щепотку соли в манерку. Жаль только, что без масла, постный.

То-же самое сказал Бурядай и о жарящемся тарбагане.

– Худоватый ишо. Но ничего, к осени жиру нагуляет.

Сказанное естественно относилось к его более везучим собратьям, успевшим удрать с галерки.