Игнатий Смолянин - Странствия Мелидена

А что за поместье Дубрава? Восемь дворов, пашни совсем немного – земля худородная, только овёс кое-как растёт. С огородом тоже из рук вон плохо – ни Людмиле, ни тётке Здравице не удавалось вырастить ни репу, ни морковь, ни свёклу. Получались одни мелкие корешки, изъеденные всякой дрянью. Или земля плохая, или погода не та, или умения не хватало – а скорее, и одно, и другое, и третье. И не у них одних такая беда, на торжищах в Висагете овощей не сыскать, кроме огурцов. Южные клубни как-то удавалось выращивать умельцам великокняжеского двора, немногих бояр и митрополита, и то негусто и не каждый год, так что сами всё и съедали. Но огурцы родились хорошо, и каждую осень их солили в неимоверном количестве, с чесноком и петрушкой. Которые наконец-то научились выращивать каждый год в изобилии, и которые стали подлинной гордостью домохозяек, украшением стола и лекарством от всех болезней. Хотя главный доход был от скота – быков, коров и овец с грубой шерстью. За мясо, масло и шерсть покупали ржаную муку и соль. Лес тоже помогал – грибы, земляника, малина, орехи, дикие яблоки в изобилии. Птицы, шкурки беличьи, куньи, если повезёт – лось или кабан. Ноябрь – самое время для охоты. А вот дубов в Дубраве всего ничего, и то мелкие по опушкам. Выжгли и выпахали дубраву в своё время, теперь пасли скот на её пустоши, которой не давали зарастать.

Важиня, косившийся поначалу на Мелидена с опаской и недоверчиво, оттаял потихоньку в ходе совместного напоминающего деревенское детство и потому умиротворяющего труда. Через несколько дней зашёл разговор о воровском подвиге оруженосца, поскольку тема была вполне огородная. Соблазнили Важиню тонкие и ровные доски, которыми Барухов домоправитель намеревался чинить прохудившиеся крыши сараев княжеского двора. Очень уж хорошо они гляделись бы на сарайчике пригородного огорода Важининых родителей. Поэтому, посторожив всю ночь Барухов двор и сменившись, Важиня взвалил на спину груду вытащенных за забор досок и попёрся на рассвете прямо за городские ворота, к огороду. Мол, куда хочу, туда и иду. Тут его и загрёб опытный десятник привратной стражи – куда это ты собрался, добрый молодец, чьих будешь и своя ли ноша у тебя на плечах. А молодец мало того, что попался через полверсты, так и соврать не сумел пристойно. Молниеносное разбирательство тут же вернуло доски в угол Баруховой усадьбы, а его холопа в Барухово узилище.

Ты бы еще у себя на лбу написал крупными буквами – ВОР – поучал Мелиден недоумка. Если так уж понадобились эти доски, надо было ночью оттащить их в соседний переулок и привалить у неприметного чужого забора или в какой-нибудь яме, присыпать листвой или землёй, после чего вернуться. И подождать до вечера – не хватятся ли пропажи. А если не хватятся, пройтись на торг и договориться с каким-нибудь мужиком отвезти доски до огородов на своей телеге, пообещав несколько штук за услугу. Селяне возвращаются с торга налегке, так что договориться было бы нетрудно. Вот и выехал бы из города тихо и мирно, никто не стал бы докапываться у ворот, что за доски у мужика в телеге, в общей-то толкучке. В ответ Важиня только хмыкал и гыкал сконфуженно, признавая неправоту и проникаясь уважением к башковитому начальнику. Который не только предусмотрителен, но еще читать и писать умеет, что необычно для воинского сословия.

В Голутвинске остановились на неприметном постоялом дворе слева от тракта – основной город с церквями находится справа на холмах, а тут расположена пригородная деревня. И дёшево, и малолюдно, им лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Мелидену нравился этот городок, названный по речке Голутве и долгое время бывший пограничным рубежом Висагетского княжества, ставшего «великим» не так уж давно – лет сто пятьдесят назад. Речка звалась «малая» на языке жившего тут некогда племени, точнее, союза 12 племён вусурока. Остатки этого племени еще можно найти в лесах вдоль Голутвы к югу от тракта, хотя только глубокие старики помнят немногие слова его наречия.

Два дня до Веразы прошли под мелким накрапывающим дождиком. Деревеньки с удалением от столицы становились всё беднее, болот всё больше, ельники всё угрюмее, пустынная дорога всё грязнее. Пришло время мечтать о лёгком морозце, который схватил бы грязь. И монотонная езда снова стала навевать мрачные мысли на Мелидена. Как же так вышло? С чего всё началось, и по какой причине? Но каждое бедствие цеплялось за более старое, подобно тому, как шестерня цепляется за зубцы рейки в хитром натяжном механизме большого самострела, который Мелиден не так давно с любопытством рассматривал в Висагетском кремле. Получалось, что нынешнее крушение было предопределено чуть ли не с самого рождения Мелидена, если не с дедовских времён. «Трудно тебе будет в жизни такому», – укоряла когда-то властная и настырная бабка Надежда нелюдимого и неуступчивого отрока Миле. Еще бы не трудно жить среди таких, кто только и норовит заесть поедом, – вспоминал её теперь неблагодарный внук.

– Ну что же, отчего бы не вспомнить всю жизнь нашу скорбную, с самого начала, раз всё равно нечего делать, кроме как тащиться по грязной дороге к неизвестному, но наверняка неприглядному будущему, – думал Мелиден, покачиваясь в седле. – Кто знает, может ничего, кроме прошлого и не осталось больше.

Итак, родился Мелиден в 95-м году от сотворения мира (в смысле, в 4495-м), или в 1382-м по средиземскому еретическому счёту. Год легко запомнить, поскольку тогда же вступил на престол нынешний великий князь. Стало быть, тридцать лет уже правит – то-то седина в бороду, бесовщина в голову. На отца Мелиден совсем не похож, ни внешностью (разве что в лице что-то общее), еще менее характером. Зато, как говорят родственники, похож на деда Ларса, и чем дальше, тем больше. Хотя дед был ниже ростом, коренастее и светлее волосом (впрочем, к старости облысел под шлемом). Но сам Мелиден деда совсем не помнит, тот умер, когда ему было четыре года. А родился дед в 37-м году от сотворения мира, что тоже легко запомнить, поскольку в этом году липенский князь признал старшинство висагетского великого князя, деда нынешнего Ларса Третьего.

К Мелиденову деду это имеет прямое отношение, поскольку его род происходит из волости Духов Лес на полночь и немного на восход от Липенска. Про прадеда же Банелуга (что, кажется, означает «убивающий мужей» на древнем заморском наречии) Мелиден вообще не может сказать ничего, кроме имени. Даже неясно, из крестьян он или из боярских детей – однодворцев. Как-то помалкивала родня, а самому недосуг было расспрашивать и неинтересно. А сейчас уже поздно. То есть род не очень древний, мягко говоря. Это великий князь Ларс Вагуниг запросто вспоминает полтора-два десятка прямых предков по мужской линии, и все князья, к месту и не к месту. На шестьсот с лишним лет назад, до пришельца из Заморья Гомеры. Впрочем, кто теперь разберёт, откуда пришёл этот первокнязь Гомера, и был ли вообще. Приходится верить великому князю и летописцам на его содержании.