Игнатий Смолянин - Странствия Мелидена

Мраморные полы, белёные извёсткой стены, большие окна, закрывавшиеся ставнями только на ночь, раздвижные ширмы из движущихся по пазам створок почти чёрного дерева вместо привычных дверей на петлях, дорогая мебель из той же твёрдой тёмной древесины, огромный каменный камин – всё это находилось в разительном контрасте с привычными топящимися по-чёрному тесными бревенчатыми избами с крохотными оконцами, затянутыми бычьим пузырём. Маленький Мелиден почти всё время проводил дома с матерью и Преймолисой, выбираясь наружу нечасто и исключительно в сопровождении взрослых.

Позже стала ясна причина – портовый Грют Полуденный был полон гнусных негодяев, изрядную часть которых составляли работорговцы и их обслуга. Остальные низкородные жители города тоже не жаловали северных неверных варваров. На взрослых, защищённых властями и способных за себя постоять, они не решались нападать, но в ребёнка легко могли плюнуть, походя ударить, бросить камнем. А в худшем и вполне возможном случае похитить и продать в рабство. В том числе с грязными целями, редкими в Медвежье, но обычными в этих издревле развращённых жарких краях.

Посольство жило дружно, его члены с жёнами регулярно устраивали совместные пирушки загородом, среди жестколистых колючих кустов вокруг мелких вечнозелёных дубов с крепчайшей древесиной, образующих невысокий лабиринт. Выезжали и на море. Мелидена тоже брали с собой; в глубине его памяти остались смутные воспоминания о пропадающей за горизонтом синей глади, мерно накатывающих волнах, шуме прибоя, бодрящем, странно солоноватом и остром запахе, дальше от берега переходящем в столь же необычный, чудесный аромат южного леса.

Много позже он начал догадываться, что нравы у посольских были много вольнее, чем принято в косном Медвежье, но тогда ему всё казалось естественным, веселым и дружеским. Сообща эти чиновники-купцы наняли учителя, на нечастых уроках обучавшего взятых ими с собой детей (наряду с зажиточными из постоянных медвежских поселенцев в Грюте Полуденном – были и такие) основам грамоты и счёта, закона божьего, а также кое-каким сведениям по истории и географии, которые правильнее назвать страноведением.

Его Мелиден совсем не помнит, зато помнит другого, нанятого отцом в середине посольского периода. Этот увечный бывший циркач из ближнего Цинорина обучал ребят простым, но эффективным приёмам борьбы – удушающим захватам за шею, пояс, подсечкам и броску через бедро. Дополнительно на домашних уроках он учил Мелидена навыкам метания ножа, началам фехтования, а также нескольким упражнениям по глубокому дыханию, развитию гибкости связок и чувства равновесия. За отцовские деньги, конечно, но видимо и потому, что ощущал в ученике некие способности, позволяющие не исчезнуть бесплодно умениям учителя.

И Мелиден, чья энергия не находила другого выхода, целые дни проводил в своём дворике, делая упражнения, тысячи раз бросая нож в установленную у стенки ростовую дощатую мишень с нарисованной на ней фигурой. Левой, правой рукой, стоя, с колена, в движении, с оборота. Вероятно, тогда он стал нелюдимым и застенчивым, не умеющим находить общий язык со сверстниками и сомневающимся в единственной верности православного медвежского быта. Но взамен начал приобретать навыки, которых у посконных сверстников не было. Когда что-то отнимается, обычно что-то и даётся.

Любопытно, что приобретённые к двенадцати годам телесные навыки не исчезли и в дальнейшем, включая умение бросать нож с цирковой ловкостью, силой и точностью. Напротив, развились. А вот начальные познания в циноринском языке после возвращения на родину испарились с удручающей быстротой. Вероятно оттого, что в них не оказалось нужды.

Мелиден не знал подробностей работы отца в Грюте Полуденном, о ней не принято было говорить. На поверхности отец занимался закупками по поручению великого князя помимо службы толмачом, требовавшейся буквально во всех видах деятельности, включая улаживание споров. Занимался с успехом, поскольку вес его при медвежском дворе ощутимо вырос. И вернулся в Висагету он очень вовремя – в начале лета следующего года Грют Полуденный захватило высадившееся с моря войско Грюта Великого с обычными грабежами и расправами, после чего освободившаяся временно колония вернулась в состав Цинорина.

Но связи с Медвежьем от этого не ухудшились, напротив, укрепились. Мелиден больше не бывал на юге, отец же в самом конце 4508 г. в составе нового большого посольства отплыл уже в Грют Великий, откуда в следующем году привёз в жёны Ларсу Третьему племянницу тамошнего государя вместе с титулом вангуна, золотым троном и множеством строительных мастеров, литейщиков, лекарей и гадателей. Последние, несмотря на явные расхождения с православием, стали оказывать растущее влияние на впадающего с возрастом в суеверия великого князя.

Как ни странно, постепенное усмирение кочевников и налаживание связей с Грютом Великим не пошли на пользу отцу Мелидена. Наоборот, он со своими особыми навыками стал неудобен новым грютским советникам. Окончательно его карьера в Посольском приказе закатилась с захватом Анзулаты, последнего соперника Висагеты внутри Медвежья (хотя и бледной тени от былого претендента на великое княжение) и с началом строительства кирпичного Черноборского кремля. Он был отправлен в отставку, хотя и с щедрым пособием.

К тому времени Икмар уже не жил с матерью Мелидена и с ним самим. Построив красивый терем на полночном выгибе Медведицы, он тайно разместил в нём юную сожительницу. Для двадцатилетнего Мелидена, полностью погрузившегося в бойцовские искусства и готовившегося к вступлению в личную охрану великого князя, было подлинным потрясением узнать об этом расхождении и о появлении бастардной сестры, годящейся ему в дочери. Даже на несколько месяцев моложе, чем недавно появившийся племянник от законной сестры. Он-то думал, что живёт в образцовой благочестивой семье. Ни малейших оснований для развода у Икмара не было, и в качестве откупных брошенной жене и сыну он отдал только что построенный двор в недавно созданной Ямской слободе и приобретённое в 17-м году малое поместье Дубрава. Не исключено, тем не менее, что блудодеяние под влиянием заморской порчи внесло свой вклад в его служебное падение. Что позволено великому князю, то не позволено посольскому дьяку, к тому же худородного происхождения.

Несколько лет старые связи отца помогали сыну, пока новые не начали его топить. Помаявшись пару лет бездеятельностью, Икмар пристал к Виргу Большому, разумному и доблестному среднему брату Ларса Третьего, с некоторых пор подозреваемому последним в узурпаторских настроениях, чему сильно способствовала новая грютская жена Ларса, подогревавшая самодержавные устремления великого князя. Новый терем Икмара находился на окраине одного из уделов Вирга, что создало естественную основу для их тесного знакомства. Развязка, как уже упоминалось выше, наступила в конце сентября-ревуна прошлого 24-го года, когда Вирг Большой был внезапно схвачен, пока гостил при великокняжеском дворе, его имения отписаны в пользу государя. Спустя недолгое время был схвачен и его советник Икмар и после недолгого дознания насильно пострижен в монахи, а затем с установлением санного пути отправлен в далёкий полночный монастырь. Никаких признаков заговора дознаватели не обнаружили, разве что недовольные разговоры по поводу двулично-напыщенной великой княгини и своры грютских гадателей-шарлатанов. Но не признавать же, что ошибка вышла. Самодержец не может так ошибаться. Терем новоявленной мачехе Мелидена оставили, но без владений, только с малым приусадебным участком. Естественно, Мелиден не желал даже слышать об этом постыдном отродье.