Дарья Аппель - Девятый всадник. Часть 3

«Замолчишь ли ты когда-нибудь? Ну почему ты все время мешаешь?!»

«Изволь, кузен», – обиженно произнес Новосильцев. – «Я могу вообще ничего не говорить».

«И было бы очень хорошо», – добавил Поль. – «По крайней мере, нынче».

«Прошу вас, не ссорьтесь», – умоляющим тоном заговорил Кочубей. – «Давайте вернемся к делам. Ваше Сиятельство, какие-нибудь вопросы у вас имеются?»

Кристоф, к которому была обращена последняя реплика, только головой покачал и добавил:

«Я весьма ценю свободу действий, которую мне предоставляют, и благодарю за оказанное доверие».

«А как же без свободы действий?» – добавил князь Адам. – «В таком деле она только и нужна…»

«Понимаете, я человек военный», – словно оправдываясь, произнес Кристоф. – «Доселе я лишь действовал по приказам свыше, и не привык их оспаривать. Это дело для меня внове, поэтому мне вполне естественно сомневаться в правильности своих поступков».

Новосильцев опять хмыкнул.

«Это понятно», – проговорил Строганов. Тот выглядел совсем больным. Ливен подумал, что ему опять придется его «лечить», но нынче он не мог. Не чувствовал в себе такого желания. Слишком много сил потрачено на этот разговор и на те беседы, что предшествовали ему, оставляя в его душе только желчь. А в таком расхристанном состоянии помогать другому – все равно что калечить…

«Желаем вам удачи», – криво улыбнувшись, произнес Новосильцев, и встал первым. За ним, с пожеланиями и светскими улыбками, последовал Кочубей.

Чарторыйский чуть задержался, а потом, не спеша вставая, проговорил, глядя прямо в глаза Кристофу:

«Вы мне определенно нравитесь, граф. Можете говорить то, что никто, кроме вас, не скажет. Ценное качество, и не столь часто встречаемое. Поэтому я верю в то, что все у вас выйдет».

Ливен не чувствовал себя польщенным столь длинному комплименту, поэтому он лишь поклонился и попрощался с князем, оставшись со Строгановым наедине.

«Я, кажется, понял, кто забирает у меня все силы», – проговорил он, глядя мимо Кристофа. – «Никки, вот кто».

Кристоф вспомнил давешний разговор с женой, жаловавшейся на зависть со стороны сестры. И в самом деле, свои часто хуже чужих. Сам знал.

«Не советуйте мне отказать ему от дома», – продолжал Поль. – «Я не смогу этого сделать…»

«Как так оказалось, что он настолько близок к вам?» – поинтересовался Ливен.

«Это долгая история, и не знаю, стоит ли ее рассказывать…», – отвечал Строганов.

«Я понимаю», – произнес Кристоф. – «Он вам родня, но стоило ли его вовлекать?..»

«Видите ли», – безразличным тоном откликнулся Поль, наливая воды в стакан. – «Никки непременно нужно вручить в руки какое-то дело. Он, в сущности, умен и оригинален, но если его ум простаивает, то он начинает беситься… И ладно, если он просто дерзит. Бывало ж и хуже гораздо, я видел…»

«Я понимаю, о чем вы», – проговорил граф.

«Вот, допустим, скажу я ему: „Убирайся!“, так он сначала запьет, на месяц так, потеряв всякий человеческий облик, а потом пойдет вешаться», – мрачно произнес Строганов. – «И что ж, я душу его погублю? И кто я после этого буду?»

«А губить собственное тело и душу – это хорошо?» – прямо спросил Ливен. – «Я же вижу, что с вами творится в его присутствии…»

«Причем здесь я?» – проговорил Поль. – «Я пропащий человек, Христофор Андреевич».

Граф изумленно воззрился на своего знакомого.

«Зачем вы так говорите?» – только и сказал он.

«Вы не знаете, что я делал и творил», – Строганова несло, и Ливен очень этому удивлялся – они же ни рюмки не выпили. Столовое красное вино, поданное к обеду, не считается, с него так не развозит. Очевидно, что-то давно мучило Поля, и пришла пора ему этот камень с души скинуть.

Любой другой на месте Ливена побудил бы графа Павла к дальнейшим откровениям, но тот их пресек, сказав:

«Вы ничего такого не делали».

«Делать революцию – это все равно что вскрывать нарыв», – произнес Строганов задумчиво. – «Вам никогда не вскрывали? Когда оператор проводит по опухоли ланцетом, то сначала брызжет гной, потом идет кровь, иногда очень много крови… Но затем все зарастает и становится лучше…»

«Но на месте нарыва часто образуется рубец», – продолжил Кристоф. – «След остается. А иногда вообще больное место лучше не трогать, а постараться избежать нагноения сразу же, как только началось воспаление… Политика и впрямь, как погляжу, сильно походит на медицину. Те же методы ровно».

«Именно», – произнес Строганов. – «И наша задача – оздоровить Россию и не допустить, чтобы ее раны совсем загрязнились. Если их можно будет излечить припарками и мазями, то я буду только за… Но, как показывает практика, на подобного рода недуги долго не обращают внимания, надеясь, что они сами как-нибудь рассосутся».

«И очень зря», – договорил Кристоф. – «Потому как следы революции, увы, необратимы».

«Я это понял только сейчас», – вздохнул граф Павел. – «Но тогда…»

«Тогда вы были отроком», – оборвал его Ливен. – «И подчинялись старшему».

«Поймите, что и потом я думал, будто бы со мной поступили несправедливо», – Строганов решился на откровения, и Кристофу они были несколько в тягость. К тому же, он догадывался, что, вывалив свою долю признаний, его визави потребует того же от него.

«Я полагал, что только там был свободен и счастлив, а очутившись здесь, подумал, что заперт в клетке…», – он почти что плакал. – «Да вы, небось, не понимаете».

«Я все прекрасно понимаю… Вам, верно, доносили, где я был в Девяносто пятом», – со вздохом начал Кристоф.

«Что-то такое слышал, но полагал сие преувеличением… Неужто это правда?»

Граф Ливен обреченно кивнул.

«Когда я вернулся, то понял, что уже разучился находить счастье в мирной жизни», – добавил он, опустив глаза. – «И на моих руках поболее крови, чем на ваших. Пусть я носил не фригийский колпак, а Сердце Христово на груди».

«Вы рисковали всем. Если бы узнали, то могли бы и на гильотину отправить… Равно как и меня», – добавил его собеседник. Глаза его из голубых сделались темными, тревожными.

«Но полно говорить о прошлом», – прервался он. – «Оно для того и дано, чтобы строить будущее».

«Скажите, почему Новосильцев так ненавидит князя Адама?» – рассеянно спросил Кристоф, задумавшись о чем-то своем.

«Все очень просто. Полагает, будто я слишком много с ним общаюсь», – произнес граф Павел. – «И будто бы тот имеет на меня слишком много влияния… Знаете, вы правы. Мне давно уже надо отстранить Николая от себя. Но, коли мы заняты в общем деле, то, покамест сие дело не будет окончено, я ничего не могу сделать с этим».

«Поэтому в ваших интересах закончить все как можно быстрее», – закончил Кристоф. – «И я вам в сем постараюсь помочь».

«Буду вам крайне в сем признателен, Христофор Андреевич», – проговорил Строганов несколько отстраненно.