Владимир Циканов - Господа офицеры. Часть первая

Опять, уходя в сторону от сути, расскажу ещё один эпизод из своей жизни, перескакивая с этого места в далёкий тогда ещё для меня ― 1987 год.

(Думаю, здесь и сейчас это будет уместно.)

Возвращаясь из очередной командировки в ДРА в самом начале года в качестве награды я заработал «гепатит неизвестного происхождения». Эти слова здесь специально взяты в кавычки, дабы подчеркнуть, что это официальный диагноз, звучащий тогда из уст медицинского персонала и записанный в мои медицинскую и лётную книжки. Я не жаловался ни на что, а на боли в правом боку, иногда беспокоящие меня, не обращал внимания. Ну а – понос или диарея? Что понос? Он возникал там периодически у всех. Как говорил опять же полковник Тимофеев: «У хорошего бойца всегда перед боем ― понос…»

Болезнь обнаружилась внезапно при прохождении очередной ВЛК (врачебно-лётной комиссии) и сдаче крови из вены на анализ. Как говорили тогда врачи: «Анализы показывают, что ваша печень медленно, но уверенно разлагается». От этой болезни, вдруг перешедшей в цирроз, уже позже в мирной жизни умер Сашка Бабенко. Молодой, не доживший и до 40 лет. Нас вместе тогда с ним «выцепили» на ВЛК с одинаково плохими анализами. Он сказал тогда, что «…у меня ничего не болит. И вообще никакой желтухи (гепатита) у меня нет и быть не может, потому что я в детстве этим переболел. Пересдам анализы и у меня всё будет нормально». Действительно, потом он пересдал анализы, и они показывали, что всё в норме. Не знаю, как было дело, и какими правдами либо неправдами анализы вдруг стали у него хорошими, но факт такой был. Бабенко не стал тогда ложиться в госпиталь вместе со мной и уехал в Уч-Арал, а я лёг и остался в Алма-Ате, как оказалось, надолго…

В общем, долго я лечился по всяким госпиталям, потом, после лечения, восстанавливался в санатории. Последней инстанцией в моём лечении был 301-й военный госпиталь, который располагался в Алма-Ате. Там было специальное отделение для лётного состава, где лечились и проходили ВЛК (врачебно-лётную комиссию) стационарно все военные лётчики Среднеазиатского военного округа, имевшие какие-то отклонения в своём здоровье, согласно действующим тогда медицинским приказам о допусках к полётам вне зависимости от рода авиации и принадлежности её к какому-либо ведомству.

Я лежал в этом госпитале очень долго. Меня лечили и проводили со мной всякого рода исследования и эксперименты, сопровождая по различным медицинским научно-исследовательским институтам.

Палат в лётном отделении госпиталя было много. Коек в каждой палате ― от четырёх до десяти. Лежали вместе в одной палате истребители и транспортники, лётчики стратегических бомбардировщиков и вертолётчики. Причём было много иностранцев: ангольцев, мозамбикцев, вьетнамцев, эфиопов и т. д. Все они были тоже лётчиками и либо учились, либо переучивались на новую авиационную технику у нас в Союзе. Все имели воинские офицерские звания армии своей страны.

Моя кровать стояла рядом с кроватью вьетнамского лётчика, капитана по званию. У него было тяжело запоминающееся имя, состоящее из нескольких труднопроизносимых для русского человека слогов. Он довольно-таки хорошо говорил по-русски и всё-всё прекрасно понимал. Был очень низкого роста. Когда я увидел его в первый раз, то сразу же почему-то подумал: «Жаль, что Тимофеев его не видит. Вот это ― настоящий Карл!» Мы, конечно же, в нашей палате со всеми перезнакомились.

Так вот, сам не подозревая, что я разговариваю уже на «тимофеевском» сленге, я произносил, например, ложась в кровать: «Надо посушить ласты». Или, открыв тумбочку, забирая свои туалетные принадлежности, говорил: «Пойду мыть зубы и чистить ноги».

Через некоторое время на кровати у вьетнамца появилась большая пребольшая книга, намного больше и толще, чем том нашей Большой Советской энциклопедии. Эта книга называлась «Русско-вьетнамский словарь». Несколько дней капитан красной вьетнамской армии громко шелестел на всю палату страницами своего словаря, перебирая их туда-обратно. Я его спрашиваю: «Что ты там, в своём Талмуде ищешь? Уже который день судорожно его перелистываешь то с переду-назад, то с заду-наперёд? Что ты там рыщешь всё?» Вьетнамец при моём вопросе как бы замер, потом сел на кровать, поджав под себя ноги, и в этой позе, широко раскрыв глаза и рот, окаменел. Долго-долго смотрел на меня, потом заморгал и вымолвил: «Что я делаю? Что и как листаю? Не понял?» Я, взяв его книгу в свои руки, как мог, изобразил и показал ему, как это листать «с переду-назад» и «с заду-наперёд», заодно объясняя, что такое Талмуд и показывая, как это «судорожно рыскать». Все, конечно, в нашей палате (и сам вьетнамский капитан) при этом сильно и долго смеялись.

По прошествии двух-трёх дней он внезапно спросил меня: «Волёдя! Ты почему неправильно говоришь? Надо говорить: «Чистить зубы и мыть ноги». Не зная, что ему ответить и как объяснить, я просто сказал: «Так говорит мой командир». Лупая 9 9 «Лупать» ― Смотреть куда-то и при этом моргать (хлопать) глазами, ничего не понимая. быстро-быстро глазами, вьетнамец протянул: «А-а.…»

Ещё дня через три после суматошного и кошмарного перелистывания словаря, от него последовал вопрос: «Волёдя! Объясни, пожайлюста, мне, что есть такое «Сюшить ласты?» Здесь я объяснил, что «лежать, отдыхать и ничего не делать». «А-а.…», ― опять задумчиво запел он.

При расставании, когда его выписывали, вьетнамский лётчик долго жал мне руку и говорил слова благодарности за то, что «никто его так хорошо не учил русскому языку, как я». А я что? Это ― Тимофеев Александр Иванович.

Ещё он говорил, что ему со всеми нами здесь очень хорошо, что он нашёл среди нас много хороших друзей, и что ему не хочется расставаться. Я ему сказал тогда на это: «Нас не спрашивают! Нас душат! Козыри ― буби, господа офицеры!» Помню, как при этих моих словах у вьетнамца раскрылся рот и его маленькие, глубоко посаженные глаза округлились, расширяясь в два раза. Он ими заморгал быстро-быстро. «Да ты не волнуйся так. Я тебе тоже не могу объяснить этого. Просто так говорит мой командир», ― сказал я ему. Он долго-долго и задумчиво мычал: «А-а.…!»

Впоследствии этот капитан вьетнамской армии ещё и писал мне письма на адрес части, по-видимому, хотел потренироваться русскому языку письменно. Письма приходили в последнее время уже из Вьетнама. Он писал, что летает на истребителях МиГ-21. Уже подполковник и комэск. Ещё он писал: «Володя! (Писал он, на моё удивление, по-русски правильно, а вот говорил: „Волёдя“, почему-то.) Я учу своих лётчиков, которые собираются ехать к вам в Союз, настоящему русскому языку, как говорит твой командир».

Как-то однажды в коридоре штаба части наш особист, как бы невзначай, спросил меня: «Ты что, во Вьетнам собрался?» Я засмеялся и рассказал ему всю эту историю. Он долго после моего рассказа стоял в коридоре штаба и смеялся вместе с другими нашими лётчиками-офицерами.