Екатерина Элизабет Люмьер - Гимн Красоте

– Виктор! – хрипло воскликнул Венсан, повинуясь внезапному порыву.

На мгновение он замер, прижимая руки к горлу. Дыхание перехватило. Образы прошлого заплясали перед его взором. Музыка Виктора, которая еще недавно вызывала ностальгические воспоминания, теперь вызывала лишь отвращение и панику. В следующий момент мир покачнулся и затем пришла спасительная темнота. Де ла Круа осел на пол.

Музыка прекратилась с выкриком, смолкла так резко, даже не повиснув в воздухе. Оборвалась, словно ее и не было. Оставив скрипку лежать на столе, полном банок с кисточками, тюбиков краски, мастихинов различного размера и даже альбомов для рисования, Люмьер бросился к своему художнику, приседая на корточки. Виктор взял его лицо в ладони, не обращая внимания на Маттео, который определенно не понимал, что происходило. Стараясь привести Венсана в чувство, он стал растирать ему виски.

– Ну давай же, очнись. – подобного Виктор точно не ожидал, а потому даже из-за нервной озабоченности недурственно выругался на французском, в первую очередь коря себя за то, что, возможно, спровоцировал нечто особенно неприятное. – Венсан, ради всего святого, приди в себя! – Он смотрел на своего художника обеспокоенно и даже растерянно. – Прошу тебя.

– Виктор, все вернулось. Я вспомнил все! – лихорадочно проговорил художник по-французски. – Сначала был голос, а потом я увидел знакомые места и потом, – по его щекам покатились слезы, – потом я вспомнил каким ужасным человеком был в тот год.

Глаза художника были все еще закрыты, как будто он боялся, что если откроет их, то вновь окажется среди кошмаров прошлого. Он крепко сжал руку композитора своей.

– Прошлая жизнь осталась в прошлом, – Люмьер говорил тихо, но уверенно. Виктор вздохнул и поцеловал его в висок, прижимая к себе.

Маттео, все время находившийся перед ними и наблюдавший сцену от и до, смотрел на мужчин с нечитаемым выражением на лице, а потом отошел к столу Венсана, где всегда стоял кувшин с питьевой водой – чтобы ненароком не выпить воду с краской, – и, налив в отдельную кружку с бирюзово-золотым орнаментом, протянул ее учителю, также присев на корточки. Его доброе и открытое лицо выражало полное непонимание ситуации и беспокойство, которое ощущалось даже физически.

То, что Виктор и Венсан говорили на французском, все-таки отличном от итальянского, несмотря на латинские корни, позволяло скрыть некоторые детали столь неуместного и неожиданного момента.

Венсан принял кружку из рук ученика и вымучено улыбнулся.

– Все в порядке, – произнёс он по-итальянски. – Мы продолжим урок через пару минут.

Художник с трудом поднялся на ноги и аккуратно поддерживаемый Виктором прошел к старой софе, одиноко примостившейся в углу студии.

– Учитель, – немного замешкавшись, подал голос Маттео. – Я из простой крестьянской семьи и не много смыслю в жизни. Но я могу понять, когда происходит что-то плохое. Что вы вспомнили?

Виктор усадил Венсана на софу и забрал пустую кружку, оставляя ее на подоконник, а потом вернулся обратно и сел рядом, обнимая одной рукой, крепко держа пальцами за предплечье. Он глубоко вздохнул, а потом огладил его ладонью, ласково, словно бы успокаивая. Виктор понял суть разговора – не настолько уж был несведущ в языке, и сказал Венсану:

– Ты не будешь продолжать, не сегодня. Я против, Венс. – Он повернул голову и посмотрел на Маттео. – Определенно, уже не сегодня.

Он отпустил Венсана, вставая между учеником и учителем, безотрывно глядя в лицо юноши.

– Это не все вопросы, которые ты хотел бы задать, я прав? – он звучал с сильным акцентом. – Уверен, что хочешь услышать ответ? – Некоторые слова звучали на французском, некоторые – на итальянском. Виктор отчего-то был недоверчив и насторожен, хотя это было закономерным. Виктор сложил руки на груди, хмурясь и смотря на юношу, который был для него незнакомцем, а потому решение отвечать или нет целиком лежало на Венсане.

– С тех пор как вы здесь появились, о вас ходит много слухов. Говорят, в вас живут бесы и что вы вынуждены были покинуть Францию из-за любовной драмы. Еще говорят, что вы с вашим другом, – он покраснел и бросил короткий взгляд на Люмьера, – больше чем друзья. Говорят, вы убивали людей. Простите за дерзость, но что из этого правда, месье де ла Круа?

– Виктор, он еще ребенок. Не будь слишком строг, – вмешался Венсан. И добавил по-итальянски: – Маттео, ты начал брать у меня уроки два года назад, но мне кажется, что я тебя знаю всю жизнь. Ты близок мне как сын или младший брат и я не вправе обманывать тебя.

– Я абсолютно не уверен, что это хорошая идея, Венсан. – Виктор покачал головой. Только этого ему не хватало. А если что-то могло случиться вновь? Какой-нибудь приступ, с которыми ему и так пришлось иметь дело все эти годы? – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Венсан нахмурился и с вызовом посмотрел на музыканта.

– Думаю, пришло время рассказать правду, Виктор. Только через правду можно получить истинное освобождение. Мы долго скрывались от мира, и я доверяю Маттео. Он будет моим судьей, – он ненадолго замолчал, как будто бы подбирая слова. А затем тихо заговорил, устремив взгляд на ученика. – Моя фамилия де ла Круа. Я сын герцога де ла Круа, одного из самых влиятельных людей во Франции. Я родился и вырос в Париже.

Виктор посмотрел на Венсана, а потом и на Маттео, и понял, что время, вероятно, действительно пришло. Конечно, он также осознавал, что де ла Круа было необходимо выговориться, более того – исповедоваться в грехах, которых у него было немало, и которые обрушились на него в этот день лавиной воспоминаний. То, что Венсан был католиком, в отличие от неверующего Виктора, также оправдывало желание добровольного признания. Выдержав паузу после слов маркиза, он сам произнес:

– Виктор Люмьер, бывший танцор Опера Гарнье. Мог быть премьером, но не стал, – он поджал губы и нахмурился.

Маттео молча переводил взгляд с одного мужчины на другого, не в силах подавить удивление.

– Мы познакомились семь лет назад в Опере, когда меня пригласили писать серию картин о балете. – Венсан мечтательно улыбнулся. – И я полюбил его в тот же миг, как увидел.

– Он романтизирует, зато как изящно! – Виктор усмехнулся. – Как ты мог уже догадаться, Маттео, все началось весной 1875-го года в стенах самого роскошного и незабываемого оперного театра…

Стояла весна 1875 года. Париж утопал в благоухающих нежно-розовых облаках цветущей вишни и магнолии.

За последний век многое выпало на долю Парижа. Все началось с Великой Французской Революции, которая провозгласила «свободу, равенство и братство» своим неизменным лозунгом, а затем вскоре после нее настала эпоха Наполеоновских войн. Во время Реставрации монархии Париж ненадолго смог вздохнуть спокойно, однако недовольство население росло и июне 1830 года произошла еще одна революция, которая положила начало началу правления Луи-Филиппа, ставшего последним королем Франции. Затем еще одна революция – февральская 1848 года. О ней так славно писал Виктор Гюго.