Леонид Митин - Живее живых. История Эшлера. Роман в двух частях

– У нас еще много времени до полуночи. Я еще могу сквозь свет разглядеть последние лучи заката, погибающие во мраке, нежно угасая, словно спасительные угольки, потерявшие вскую надежду быть услышанными.

– В тебе все еще живет романтик. Правильно! Лечите душу ощущениями и не позволяйте сердцу твердеть! – страстным голосом на повышенных тонах ответил герцог, сделав первый глоток, от которого радужка его глаз налилась кровью, сгоравшей в золотисто-рыжем пламени. Кровь всегда приводила герцога в неистовство и возбужденное состояние. Кровь вдохновляла его, как вдохновляет вино в умеренных количествах. – Давай же я расскажу и покажу тебе, что тут происходит. Я заметил, что человеческое существо бессознательно пробует кровь на вкус еще в момент рождения. Всю жизнь кровь поддерживает организм, привлекает к себе, заставляет человека спрашивать о себе, и испытывать какие-либо неестественные аффекты по отношению к себе: гордость за дворянское или рыцарское происхождение, высокомерие от принадлежности к древней и родовитой аристократии, к семье потомственных убийц всех мастей, начиная от солдат, заканчивая высшими офицерами и кайзерами. Вопросы крови, даже в этой презренной демократии, гниющей в брюхе гигантской химеры – государства, все еще будоражат и возбуждают. Артур изумительно точно подметил, что индивид, исчерпавший все возможности для поддержания своей самооценки, начинает гордиться тем, что его папа согрешил с матушкой на земле Саксонии, Англии, Ирландии, Московии и так далее. – После этих слов герцог рассмеялся. Кровь пьянила его. Он был ее пленником, словно поэт среди муз. – Самое сладкое для него – это видимость благополучия массы людей. Я побывал во многих битвах под знаменами Императора, но никогда я не видел ничего глупее, безнравственнее, чем бросать против нас молодых ребят, опьяненных побасенками о Родине, которая нуждается в них. Эта Родина, которая зовет их на смерть, зачастую сама развязывает кровавые войны. Пока успех, пока победы – все здорово и патриотов, право, хоть отбавляй. Как только начнется голод, массовое разорение мелких дельцов, когда торгаши-сограждане начнут сдирать за кусок хлеба огромные суммы, а с фронта возвращаются парадом не стройные красавцы, но толпы инвалидов, сумасшедших и прочих калек, которых уже ждут с пилами лекари, ведьмы – с мазями, гробовщики – с линейкой. Вот тогда-то патриотизм угасает, улетучивается, словно мерзкий туман от лучей солнца. Воистину, правда глаза режет, а она такова: воюют либо ради денег и власти, либо ради крови. Все остальное – заблуждение и попытка утешить свое самолюбие, подорванное военными неудачами, сваленными, разумеется, на правителей. В этом котле варится жуткая каша из предателей, еретиков, праведников, ренегатов, верных лоялистов и бунтарей, и варится, кипит так сильно, что уже и не разбираешь кто есть кто. Я припоминаю историю с альбигойцами, когда по рыцарским ротам пошел клич «убивайте всех, Господь узнает своих», битва превратилась в резню, но сработало – альбигойцев не стало, но скоро зажглась звезда Лютера. Смешно, но если такова воля Господа, то он отлично умеет стравливать народы. И я взял свои наблюдения на вооружение, заставив людей поучать друг друга, а затем отправляться в военные походы. Результат одного из них ты уже видел. Как ни крути, но наша цивилизация, наш прогресс – это прогресс садизма и войны. Даже новинка… как же ее… интернет – изобретение военных. Зачем? Чтобы убивать больше и быстрее. В итоге – сработало, как мне кажется, ибо люди перестали верить во что-либо и стали податливы, их разум стал мягким, словно его отравили. Все усложнилось настолько, что хочется простых решений и пожалуйста – атомная бомба и корпус егерей. Мда, нам бы в свое время такое оружие, мы бы проучили этих молокохлебов, заставили бы их побежать к своим коровкам в теплые объятия. – Герцог разразился злобным хохотом, в котором угадывалась жажда мести и горечь от поражения при Иври. Герцог был тем, кого сейчас называют «космополит», и он видел победу национализма, которого не признавал никогда. Герцог угадал мысль Эшлера и сказал, успокоившись. – Да, я презираю национализм, патриотизм и всю эту жалкую свору крестьян, этих навозных жуков и все потому, что в своей жизни и после смерти, когда мой господин открыл мне глаза, я не увидел ни одного гения, считавшего себя кем-то, кроме гражданина мира. Вдобавок, я скажу вот что, все продается. В этом мире продается абсолютно все, и когда ты все увидишь своими глазами, ты оценишь мое изобретение. Я считаю, что отлично понял выражение: ад – это другие, и словно цветы Мандрагоры, я даю всем жителям этого города смаковать ее, переживать вновь и вновь навеки.

Эшлер слушал герцога очень внимательно и с большим удовольствием, подливая себе вина. Ему нравилась идея, а мысль о предстоящей демонстрации волновала его еще сильнее. Однако, Эшлер замечал, что герцог уже устарел. Он не понимает этого мира. Этот мир противен ему до тошноты, и ему милее его сообщество вечных бродяг, одетых щегольски, дерзко, презирая авторитеты, поблескивая полированными кирасами и заточенными цвайхандерами. Его времена ушли, но он не ушел, вобрав в себя новое знание, герцог приступил к своим обязанностям. Эшлер был рад, что все исполняется так просто и точно. Ведь его идея оказалась крайне простой: люди сами творят свой ад, и им особо помогать в этом не нужно.

Оказавшись на смотровой площадке, Эшлер вспомнил отрывок из одного стихотворения русского поэта, точно подходившего для описания того великолепия, что предстало перед его взором:

– Так!.. но, прощаясь с римской славой,

С Капитолийской высоты,

Во всем величье видел ты

Закат звезды его кровавой!..

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был —

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил! – подхватил герцог. – Приятный момент бессмертия, друг мой – прекрасное бессмертно, и вечно им можно наслаждаться.

Начался дождь. Тучи свинцово-серые стали сгущаться и смешиваться с темно-алым потоком, заполнявшим небо, пронзая его четкими небольшими линиями. Бледно-серебристые раскаты грома были похожи на громогласные удары сердца. На землю стали падать кровавые капли. Сначала несколько капель, а вслед за ними, с постоянно нарастающей частотой, последовали другие. В каждой капле томилась душа, чьи желания в течении жизни были безмерны, и мир не сумел удовлетворить их все. Эти души теперь разбиваются о крыши домов, о тротуар, падают на голову людям, полагающим, что это обычный дождь, из самых обычных капель воды. История должна запомнить каждого убитого во имя прогресса, во имя слез матерей, ради почестей и славы тех, кто читает только статьи в газете. Увы, но их помнит только дождь, стучащий по карнизам, словно отпевая их, и гром, помнящий о павших могучими раскатами, словно бой колоколов церкви. Природа и есть храм Истины, и мертвые хранят сокрытое в листве.