Леонид Митин - Живее живых. История Эшлера. Роман в двух частях

Герцог и Эшлер появились в углу парадной залы, где свет не имел власти. В военное время люди экономили на людях и на всем, отправляя все ресурсы тем, кто не вернется с фронта живым: ни телесно, ни духовно. В комнате слабо горел камин, на накрытом к ужину столе на трех человек стояла одна лишь супница с похлебкой из крупно нарезанных овощей и мясной кости, скорее всего, ее отобрали у собаки. Семья собралась к ужину: оголодавший клерк – глава семейства, упитанный мужчина средних лет с проступающей плешью и сединой, с морщинами на лице и мешками под глазами, одетый в костюм, носимый им уже несколько лет; супруга – женщина средних лет, но выглядевшая на полвека из-за морщин, отравления некачественной или дешевой косметикой, исхудавшей от голода и изнурительного труда на швейной фабрике, откуда она иногда воровала бечевку или куски ткани на продажу или бартер, одетая в старое летнее платье, закутанная в вязаный платок, наливала суп одряхлевшими, дрожащими от усталости костлявыми руками; юный сын, заканчивавший обучение в школе, готовящийся стать врачом, исполненный жажды жизни, но немного исхудавший на диете, что было видно по слегка впалым щекам и усталому виду, так как учеба и атмосфера отнимали много сил, ослабляя нервную систему. Вся семья жила в напряжении, и порой не сдерживала беспричинную ярость, срываясь друг на друге. Не хватало сил, чтобы сдерживаться, ведь все уходило на фронт, а с фронта приходили только похоронки и письма, где не говорилось ни слова о боях.

Герцог злорадно улыбался. Он прекрасно знал их будущее, их настоящее и бесконечное проигрывание одной и той же сцены их жизни. Он сам создал им такую жизнь, и люди безропотно ей подчинялись, ведь они всегда так жили, и главное, что в глубине души, куда не попадает свет, в самой темной бездне сидел маленький бесенок, имя которому – удовольствие. Эта семья отчасти соглашалась с такой жизнью, ведь они читают газеты и слушают радио.

Эшлер равнодушно смотрел на эту сцену. Он видел такое не раз. Он сам был вербовщиком, прекрасно зная каково это – отрывать людей от дома. Эшлеру повезло с тем, что его основным источником новобранцев был всякий сброд, мотавшийся по кабакам без цели и смысла. Таким проще всего убивать, грабить, разорять и истязать. Проблема наступала после первого дележа добычи, у новобранцев появлялась воля к жизни. Война всегда спасает людей от жизни в нищете или от скуки. А молодому школяру было очень невесело голодать и мерзнуть в тот момент, когда творятся великие дела.

Пока семья ужинала при свете камина и пары свечей. Юноша отодвинул тарелку, достал бумагу из нагрудного кармана и зачитал ее содержание, дополнив словами:

– Я иду на фронт. Завтра утром я уезжаю в учебный корпус, а через полгода я уже буду писать вам письма с фронта.

Пока юноша мечтал о форме, подвигах и славе, его мечты омрачила реальность. Мать начала задыхаться от настигшего ее шока. Сердце бешено заколотилось. Она не могла вымолвить ни слова, только кряхтела и кашляла, смотря на единственного сына полубезумными, почти стеклянными глазами, перед которыми пробегали сцены боев, прихода живого сына, явление почтальона с похоронкой и следом тело сына, если будет возможность его найти или сшить воедино. Отец, как человек более рациональный, едва не сдержался, и с силой бросив ложку в тарелку, ринулся помогать супруге, браня своего сына:

– Болван! Бестолочь! Идиот! Ты совсем спятил?! У тебя формалин в голове или спирту напился, безмозглый кретин?! Что ты несешь?! Какая армия? Какой фронт?! Ты посмотри на свою мать, посмотри до чего ты ее довел? Ну, кто так сообщает такие известия?! Оболтус?.. – через несколько минут, супруга пришла в себя, отдышалась, но не отошла от услышанного, что потрясло ее до глубины души. Она потеряла дар речи. Супруг настоял, чтобы она пошла спать, а он все уберет и вымоет. Супруга ушла спать. Двое мужчин остались одни. Отец продолжил:

– Вот возьми! – Он протянул ему сигарету. Сын охотно взял и закурил. Отец продолжил: – Ты пойми, нельзя сообщать такие новости, зная чувствительность твоей матери. Я тобой горжусь, ты поступаешь как настоящий мужчина. Я ведь тоже служил. В пехоте. Яркие мундиры, сомкнутый строй молодых красавцев, маршировавших нога в ногу. От девок отбоя не было. Гроздьями свисали. Учебка, сынок, это время формирования настоящего мужчины – защитника Родины, защитника домашнего очага. Это время воспитания лучших качеств с отменным юмором. Эх… как я тобой горжусь! Знаешь, возьми на память этот золотой портсигар. Сигареты – вот валюта солдата, и ценится дороже золота. Хе-хе, золото не покуришь! Ну, давай откупорим старый запас шнапса и выпьем с тобой. Я уверен, ты вернешься живым… Живым героем… только зазря не рискуй и не лезь под пули, и всегда слушайся офицеров, они дурного не посоветуют. Ну, твое здоровье, гвардеец!

Матушка не смогла присутствовать на проводах сына. Новость совсем подорвала ее здоровье. Нежное, любящее сердце слабой, измотанной, чувствительной женщины не выдержало такого известия. Единственный сын, в которого она вложила всю свою душу, всю безграничную любовь и заботу, всю свою жизнь, посвятившая беззаветному воспитанию, обеспечению и ласке покидал ее ангельское крыло, спасавшее от любого ненастья. Матушка забывала о себе: о еде, сне, новой одежде. Все свои силы она отдавала своему маленькому сыну, мечтая, чтобы он вырос красивым, умным, смелым, серьезным. Да, она хотела видеть его гордым, носящим форму, но не такой ценой. Она мечтала, чтобы он достиг успеха, и как она радовалась, что ее сын не спутался с дурной компанией новомодных романтиков или декадентов, или революционерами всех мастей и направлений. Она хотела увидеть его последний раз: увидеть его красивую шевелюру, развиваемую на ветру, его блестящие, горящие молодостью карие глаза, его широкую и белоснежную улыбку, которую он дарил ей все дни, проведенные с ней, благодаря за конфеты, за игрушки, за книжки, за одежду, за все. Тело не слушалось ее, приковав ее к кровати, а скорбь заставила ее плакать. Страх не увидеть сына только сильнее истязал ослабшее сердце. В одиночестве, прикованная к постели, она рыдала, и только скорбь была с ней рядом. Только скорбь и больше никого.

Отец вернулся домой радостный, но уставший. Смутное ощущение тревоги не покидало его. Чувство радости не доставляло ему полного удовольствия, оно было пустым и притворным. Он достал остатки шнапса и выпил всю бутылку один, чтобы быстрее опьянеть и уснуть.

Эшлеру и герцогу показалось, что прошло мгновение, но для супружеской четы эти полгода казались кошмаром. Тоскливая жизнь, словно они уже были мертвы. Каждый день серый и безрадостный, наполненный тревогой, отчуждением, затаенной обидой или ненавистью. Супруги часто ссорились. Гнев, страх, предчувствие беды и ощущение непонимания, одиночества царило в доме. Нигде не учат, что и как делать в условиях войны, как любить, как ненавидеть. Людей выбрасывают в жизнь, капризы которой не поддаются измерению: кто знает, что выпадет завтра, кто учтет все превратности судьбы, кто поможет в беде – сколько всего понимается в моменты страданий. Увы, но человеку надо что-то пережить, чтобы понять, что он ничего не стоит в этой жизни. Ощущение ненужности было королевой в доме супружеской пары, и таких пар было миллионы. К их невзгодам прибавилось беспокойство за сына. Свет будущего и яркость красок мирного времени угасали с каждым днем, с каждым новым выпуском газеты со сводкой о битве.