Леонид Митин - Живее живых. История Эшлера. Роман в двух частях

– Человек делами своими, чистыми помыслами творит блага больше, чем ваши помпезные пляски святого Витта! Богатства не есть зло, но есть награда Господа за труды праведные!

– Тогда мы – католики – праведнее всех! – с молниеподобным смехом произнес кардинал.

Спор то возвышался до метафизической схоластики, то опускался ниже подола протестантской этики. Лица участников багровели, вместе со словами летела в оппонентов слюна, речи становились гневливее, глаза наливались кровью и вытаращивались вперед, чтобы следить за каждым жестом оппонента. Композиция людей напоминала карикатуру на «Тайную Вечерю» Доминико Гирландайо. Это была инфернальная вечеря, где каждый стол изобилия требовал титула истинной вечери, но не было причастия, не было ничего, кроме видимости и соревнования ради лавров, и ни у кого не было нимба над головой, у всех одежды были испачканы.

Неожиданно раздалось пение органа. Эшлер быстро узнал эту песнь, и не сразу поверил, что это дыхание Господа, исполняемое изумительно только одним человеком. Никто из спорящих не услышал этой мелодии, им было все равно на Господа. Эшлер побежал к органу:

– Тебя здесь быть не должно! – отдышась, сказал Эшлер.

– О том пусть судит Господь, и я приветствую тебя, каинит иудова колена —ответила мать-настоятельница, не отрываясь от мастерства.

– Зачем ты здесь?

– Зачем все мы здесь? Затем, что так хочет Бог.

– Я всегда вижу предательство и фальшь – в этом мне равных нет. И ты, если не прекратишь упорствовать, со мной встанешь в одной фаланге!

– Мне было видение о том, что не должно молчать слово Божие, и являться должно ему через проповедь утешения, через музыку и любовь. Я здесь потому, что когда-то играла на органе, когда-то была знатной по крови, а потом стала знатной по духу, и теперь или всегда – неважно – я творю мелодию слова Божьего, песнь ангелов. Ты сам знаешь, что я – учитель церкви, но будучи тем, чем стала – обрела Царствие Небесное.

– Да, я рад тебя видеть здесь, но не рад твоему окружению. Хильдегарда из Бингена пришла сюда просвещать этих людей?

– Я пришла молиться пальцами, я пришла ради мудрости Господа. Я пришла потому, что пришла. Имеющий уши да услышит, но это – не мое.

– Да, здесь все уже сделано, и все здесь хорошо. Прощай, учитель церкви. – Эшлер поклонился и ушел к своим друзьям, которые знали с кем он говорил. Теперь они знали все.

Устав от духоты споров, взаимных оскорблений и человеческого, даже слишком человеческого, герои вышли через парадную дверь на улицу, где стояли два монаха: один торговал индульгенциями, а другой проповедовал людям о благодати тех, кто заработал богатства честным трудом.

Жаркий полдень сдавал свои позиции золотистому, нежному закату, склонявшему солнце к отдыху, и будучи, предтечею темной и мрачной ночи, закат был терпелив. Знать свою судьбу – вершина самоуверенности, но не знать своей судьбы – залог порочности и невежества. Эшлер и его спутники хотели поскорее убраться с пыльных и шумных улиц, найти место поудобнее и понаблюдать за падением солнца.

Их желание совпало с желанием двух теней странников, сидевших на возвышенности, открывавшей прекрасный вид на бескрайнее золотисто-алое море разбросанных самоцветов и золота, сверкавших мягко и игриво на бесконечной глади моря. С этого утеса открывалось и другое зрелище: толпа страждущих попасть на последний корабль – корабль дураков, чтобы плыть в Глупляндию, где все счастливы, где поются оды и похвалы глупости, где мир не жалуется на войну, где пасутся золотые ослы и Тримальхион устраивает роскошные пиры.

Герои подошли поближе и увидели двух монахов, сидящих на траве. Они о чем-то спокойно беседовали тихими и приятными голосами, иногда негромко смеясь. В их глазах читалась святость и горечь Соломоновой мудрости, но они уж точно не были несчастными.

– Мейстер Экхарт, мессере Нери, я рад вас видеть и горячо приветствую вас под этим уходящим солнцем. Познакомьтесь с моими друзьями – мессере Босх и герр Брант – вежливо приветствовал старых знакомых, к которым он испытывал глубокое уважение и почтение, подобное братственному, Эшлер.

– Добрый вечер, друзья, присядьте рядом с нами, полюбуйтесь закатом. Забудьте о корабле, ибо капитана там выбирают голосованием, а матросов – по кумовству, – спокойно ответил мессере Нери, всматриваясь в золотистые лучи уходящего солнца.

– Не стоит осуждать их, брат Нери, прости им Господь, ибо не ведают что творят, – задумчиво сказал Экхарт. – Они живут самой страшной жизнью – вечной и без Бога. Лучше жить в аду с Богом, чем в царствии небесном без Него. Посмотрите, сейчас вырастет лунное дерево. Его всегда узнают по плодам его. Затем все станет правильно.

Солнце ушло за горизонт, забрав с собой нежный золотисто-алый шелк, расшитый жемчугом небес. Наступила тьма, обнажив, блестящие звезды, по которым эллины искали путь домой, а философы – к мудрости. Геката царствует в этих владениях, ибо тьма – сильнейшая стихия, ведь в ней вещь сливается с тенью. Дочь ее, Селена, начинает свой колдовской обряд. Загорелась луна едва видимым синим пламенем, испуская ртутные лучи, смешанные со светом звезд в серебро, падали, подобно каплям дождя на землю. Падали бесшумно, словно вливаясь в природу вещей, отравляя все светлое, жаждущее жизни ради торжества мрака, покоя и тишины.

Из земли, пронзив корабль в центре, выросло ветвистое мертвое дерево. Кора прогнила насквозь, покрылась мертвыми грибами, поросла истлевающим мхом, напоминая своим видом одряхлевшего старика, ветви сухие и крючковатые, безобразные, как у страшных ведьм из детских сказок. Дерево росло, тянулось к свету, впиваясь корнями в землю все глубже и глубже.

В кроне дерева лежал череп Адама Кадмона, озирающего свои владения пылающе – красным взором, исполненным злобы, алчности, зависти, сластолюбия. Венец творения венчавший его – сгусток тьмы из душ, не пожелавших выйти из пещеры Платона. Души вопили, рычали, бранили все, что попадало им на глаза, но чаще всего они со скрежетом и злобой повторяли одно слово: «ignorantia 2 2 Невежество (лат.) », издавая при этом громкий свист и хлопая в ладоши.

Началась жатва. Люди продолжали гулять и веселиться, но дерево стало давать свои плоды. На ветки слетались вороны и стервятники, любящие делить наследство и пировать за вечный покой своих отцов. Магическим образом на деревьях стали вырастать сочные плоды – черепа, а сами ветки обрастали изможденной болезнями и заботами плотью, на которую с величайшей охотой бросались падальщики. Корона Адама увеличилась в размерах от стекавшихся новых душ, усиливая громогласную брань, стоны и жалобы, разносившихся по всему миру.