Леонид Митин - Живее живых. История Эшлера. Роман в двух частях

Серые дома, украшенные цветными вывесками, требовавшие немедленно приобрести зубную щетку, автомобиль и курсы нравственности с практическими инновационными методиками. Кстати, автор этих методик, Генрих Инститорис пользовался немалым уважением среди почтенных матрон, которые только и мечтали отдать свое чадо куда-нибудь подальше, ведь курсы нравственности очень утомляют, особенно после флирта в театре, неудачного свидания в кафе, и полным фиаско в браке. Как оказывается, мир меняется, а человек упрям: то спорит о тени осла, то при каждой глупости своей ссылается на Канта, то вытворит что-нибудь эдакое, например, создаст партию или сообщество, которое будет поносить все другие сообщества за деньги. В целом, город жил своей обычной жизнью: мужья изменяли женам, пока те посещали курсы благочестия или «как стать лучшей мамой», на которых они флиртовали с чужими мужьями. Иные просто напивались алкоголем или задыхались от опиума под громкие крики осуждения со стороны любителей спорта, а ведь раньше они дружили, и после занятий физкультурой шли в трактир обсудить проблемы политики и правоту Маркса или Кейнса. Были и любители искусства, которым было тесно в этом мире, и потому они спешили в иной, но, к несчастью, в ином мире выставками не интересуются, равно как и модерном. Город кипел жизнью, пестрил идеями, расцветал в свободе мысли и слова, но главное – все были счастливы, всем находилось место под неоновым солнцем и синтетическими кабелями.

На перекрестке рядом с зданием городской администрации, кафедральным собором и кварталом красных фонарей Эшлер ждал городского управителя, своего старого знакомого. Все дороги приводили к центральной площади. Здесь собирались горожане после работы, после лекций или уроков, встречаясь с друзьями, ради досуга. С одной стороны, священники раздавали листовки, как раньше раздавали индульгенции, о спасении души, и фанатики через громкоговоритель проповедовали скорый конец света, осуждая всех, кто не в их пастве. Устав от проповедей, закончив рабочий день, служители снимут свои рясы, и каждый направится в бирхаус с друзьями или в сторону квартала красных фонарей. Горожане привыкли к этому и не осуждают человека за то, что он просто хочет повеселиться и отдохнуть от рутины.

С другой стороны юноши и девушки устраивали бесплатное огненное шоу или играли песни любимых исполнителей. Никто никому не мешал, и каждый отдыхал как ему нравилось. Сложнее было тем, кто не умел радоваться жизни, тем, кто любил власть и слишком сильно вжился в роль члена общества. Они-то и пополняли ряды фанатиков всех областей, чем вносили беспорядок. Жизнь непростая штука, и надо быть канатоходцем, чтобы пройти ее достойно и без сожалений.

Теплые огни фонарей освещали город, который теперь обходится без солнца. Спала жара и воздух наполнился летней прохладой, освежающей утомленных от жары людей. Желанная тень, желанный уют, желанный вечер! Среди толпы Эшлер увидел молодого человека в черной одежде. На лице он носил респиратор, а глаза – черная бездна с темной кровавой лентой в центре. Юноша приближался к Эшлеру, и каждый его шаг запечатлен мощной подошвой, которую носили все, кто хотел быть самим собой. Эшлер учтиво поклонился Юноше. Юноша, приблизившись, ответил ему крепким рукопожатием:

– Ловишь день, братец? – спросил Эшлер

– Разумеется, надо помнить о смерти, иначе в чем смысл жить! Здравствуй, пришел проведать как идут дела?

– Да.

– Пойдем, у меня намечается встреча, на которой и тебе будет интересно поприсутствовать. Лучшее время и место ты выбрал, чтобы увидеть что к чему. Уверяю тебя, все у нас прекрасно.

Заседание администрации города происходило, по старой традиции, на кладбище. Все собрались к полуночи у склепа, где покоились представители династии основателей города. Их было немного, но все они занимались оккультными науками и магией. Склеп же представлял собой композицию из небольшого розария голландских черных и алых роз, растущих вдоль тропинок, усыпанных сухими ветками и опавшими листьями, создающими оккультный символ власти принцев Ада. Сам склеп представлял собой массивное сооружение со скатной черепичной крышей, на которой покоилась крылатая тварь – горгулья, охраняющая вход от посторонних. Над входом построено череповидное окно, глаза которого оформлены красной стеклянной мозаикой, а по бокам мирно дремали барельефные летучие мыши. Рядом с дверными створками стояли колонны, увенчанные черепами с воронами, равнодушно смотревшими вперед черными глазами.

Управитель города приказал привести жертву. Молодой юноша, истощенный пытками и голодом, уже не оказывал никакого сопротивления, покорно ступая по воле судьбы сильных мира сего.

– Граф Мильтон, мы договаривались о прекращении пыток – спокойно произнес Эшлер, однако, зрелище пыток всегда оставляло в его душе необычное чувство, что доказывалось помрачением его взора. При виде пыток, смертей, убийств там, где не нужны глаза, чтобы видеть, они чернели изнутри, будто отмирая, в нежелании смотреть на свет.

– Это не пытки, милорд, это – еще не пытки. Эти шрамы и увечья – его страсти. Все, чего он желал, оборачивалось для него кошмаром, и все потому, что творилось его близкими: родственниками, супругами, друзьями во имя добра, ради его же блага. Ведь каждый лучше всего знает как выжить, не имея смысла жить, и каждый чтит священным долгом передать свое знание другому, что, почему-то, приводит к непредсказуемым последствиям. Мои любимые события, например, самоубийства – радикально – раз и готово. Вся сокровищница советов и правил вместе со всеми методами пыток, начиная от психологических, заканчивая, физическими издевательствами – все пропадает понапрасну. Не оценило потомство мудрости предков. Вот и этот юноша, тоже не оценил, и его… изувечили, изуродовали, но он живет. Его-то жизнь нам и нужна. Кровь – это жизнь. – С блестящей актерской игрой, выдававшей все его маниакальные черты неординарного гуманиста и циника, а также изумительно выразительной плавной речью слуги и друга, ответил Мильтон, обожавший свою работу.

– Ты придумал новый способ времяпрепровождения, граф? Расскажи мне, я хочу оценить твое новаторство.

– Друг мой, изгнанник, предатель и изгой, сошедший с полотен Дюрера под литания Бодлера, зачем же слушать, если можно чувствовать и видеть? Зачем же слышать басни о наслаждении, если можно наслаждаться? Ты сам все увидишь сию же минуту – игриво, нараспев, говорил Мильтон, и в этот момент юноше перерезали вены на обеих руках.

Жизнь медленными струйками покидала его. Порезы были сделаны весьма искусно таким образом, чтобы юноша чувствовал как жизнь покидает его капля за каплей, как постепенно его тело, устав бороться, поддается уже желанной неге и ослабевает, будто засыпает навеки.