Николай Наумов - Вера, Надежда, Любовь, или Московская фантасмагория

– Верочка, дорогая, что случилось? Входим, а ты без чувств на полу лежишь. Тебе плохо стало? Сердце? Ты бледная, как полотно и вся горишь, как в лихорадке. Что случилось, объясни нам, на вот, выпей. Это корвалол, – Люба протянула ей стакан.

– Не знаю, может подустала просто… а свеча почему не горит?

– Я погасила ее, – сказала Надя, – в комнате серой воняет, ты что, спички жгла? Николка, быстро открой окно проветрить, дышать не чем. Верочка, давай неотложку вызовем, а то вдруг опять…

– Нет – нет, мне уже лучше, просто слабость такая, что ни рукой ни ногой… у меня бывает так, потом все проходит. Спасибо вам, напугала я вас.

– Ты давай лежи, отдыхай, мам, побудешь с ней? А мы с Надей на кухню пойдем. Как ни как, а завтра Новый год.

Как ни странно, но Вера в душе чувствовала огромное облегчение. Кто знает, что тогда случилось? Прошло почти два года и это уже было не столь важно для нее. Теперь она знала, просто уверена была, что Валера жив и это было главное. В ней с еще большей силой возродилась надежда и теперь надо было просто жить и ждать. Свечей Вера больше не зажигала, а иконку «Взыскание погибших» повесила в изголовье кровати и молилась ей как умела – своими словами. Евгений Августович снился ей чуть ли не каждый день. Она просыпалась среди ночи и уже не могла уснуть. От недосыпания у нее появились темные круги под глазами. Так она промучилась всю зиму. Пришла весна, но эти сны не оставляли ее и она решила поделиться с Марией Платоновной.

– Мам, что мне делать, Женя снится мне, как живой и все там, на старой квартире или около нашего дома. Он все будто зовет меня куда – то, ведет за собой и хочет что – то сказать. Я не сплю считай с того дня, как похоронила его, просто измучилась вся.

– А ты на могилке у него давно была?

– Да нет, на прошлой неделе с Николкой были, записочки оставили.

– Так… что же это может быть? Послушай – ка, он же считай, на руках у тебя умер, вспомни, может он тебе сказал что – важное перед смертью, подумай.

– Да нет, мам, я сидела около него, потом он начал кричать от боли, не мог говорить, правда до этого…

– Ну что, говори.

– Да ты не помнишь наверно, у нас в шкафу на терраске футляр лежал, похоже для чертежей, он его из Германии привез, он тогда почему – то вспомнил про него и сказал, что они не отстанут, пока мы его не вернем. Кто такие они, почему не отстанут, кому его надо вернуть – ни чего не понятно.

– Ну и где этот футляр?

– Не знаю, мам, наверно на Плехановской в шкафу и остался. Здесь у нас в квартире его точно нет… хотя подожди, он тогда сказал еще, что закопал его, а где не сказал, у него приступ начался, потерял сознание и все… Боже мой, спасти не смогли.

Мария Платоновна перекрестилась.

– Господи помилуй и упокой душу раба твоего Евгения. Ну что тебе сказать, дочка, нет покоя душе его, надо бы тебе съездить на старую квартиру, может не снесли еще дом, посмотреть там этот футляр, может он на месте еще. Хотя тогда что с ним делать, кому вернуть – то?

– Да не знаю, мам.

– Тот и оно, вот не задача – то.

– А знаешь, сегодня воскресенье, мы с Любой все равно в Измайловский парк сходить погулять хотели и Николку захватим.

Коля смотрел телевизор.

– Ника, одевайся, пойдем с Любой на старую квартиру, я там на терраске оставила шкатулку с набором иголок и нитки. Надо бы их забрать. Заодно захватим книжки, там по – моему томик Дюма остался, Мопассан…

– Мам, кино хорошее, «Весна на Заречной улице», я посмотреть хочу.

– Нет Ника, поможешь нам с Любой. Туда можно через парк пойти, а обратно на автобусе.

Был солнечный майский день. Дул довольно прохладный северный ветерок, парк благоухал был полон птичьим гомоном. За час с небольшим они дошли до старого дома. Он представлял из себя жалкое зрелище: угол, где была их квартира покосился на бок, почти все окна первого этажа были выбиты. Все соседние дома снесли, среди груд мусора ближе к Плехановской улице были видны экскаватор и бульдозер.

– Надо же, Никола, наша завалюшка еще стоит, а я уж думала…

По шаткой скрипучей лестнице они поднялись в квартиру. «Как бы не рухнуло, Любаш, как мы жили тут? Столько лет, столько лет!» Шкатулка была на месте. Николка открыл шкаф и вынул оттуда аэроплан.

– Мам, а давай заберем самолет, смотри, он совсем целый.

– Сынок, да он огромный, куда его? В сумке он не поместится.

– А я его в руках понесу.

– Нет, Ника, ты лучше поищи там футляр для чертежей, который папа из Германии привез.

– Нет, мам, его нет в шкафу, он куда – то делся еще до переезда. Когда мы отсюда съезжали его тут точно не было. Я бы его забрал.

– Ладно, сынок, сумку помоги мне нести, а самолет пусть уж здесь остается, нам в квартире его просто не куда девать, будет валяться на балконе, так что убери его обратно в шкаф. Будем считать, что он погиб в бою вместе с нашим домом. Ну, пойдем. Мы сейчас на трамвае доедем до Главной аллеи, а там на автобусе.

Они вышли из подъезда и здесь произошло нечто. От стены на против подъезда вдруг отделился ярко оранжевый шар размером с большой мяч и медленно поплыл к ним. Он возник буквально из ни чего. Они замерли, не в силах пошевельнутся. Шар подплыл к ним и остановился в метре от них. Он покачивался в верх – в низ и слегка потрескивал. Через минуту он поплыл от них вдоль полисадника и, пролетев метра два и остановился, словно приглашая их следовать за ним. Словно завороженные, они двинулись за ним, а шар на углу дома снова остановился, ожидая их, потом повернул за угол и завис около Николкиного тополя. Так он висел минуты две – три, потом поплыл в сторону пруда и вдруг ослепительно вспыхнул и растаял в воздухе без следа. Они стояли пораженные необыкновенным зрелищем, боясь двинуться с места.

– Мам, это шаровая молния, в восторге прошептал Коля, схватив Веру за руку, – представляешь, настоящая шаровая молния!

– Сынок, небо чистое, солнце светит, грозы нет, какая еще молния. Я просто обмерла от страха, руки – ноги трясутся. Ты заметил, он же как живой, он нас привел сюда и все как во сне. Не знаю, как ты, Любочка, а я совсем не хотела идти за ним, так ноги сами пошли, меня просто потащило за ним, кошмар какой – то!

– Да, Верунь, и меня тоже.

Люба погладила прохладный ствол уже совсем распустившегося тополя.

– Ника, смотри, какой красивый да стройный стал твой тополек. Хоть бы не сломали его. Ну все, поехали домой уже.