Александр Идоленков - Из ада в вечность

Только по ночам на реке кипела непрерывная гигантская работа. С берега на берег сновали катера, баржи, лодки – перевозилось огромное количество живой силы, вооружения, снаряжения, продовольствия, медикаментов истекающему кровью Сталинграду. В обратном направлении вывозились в тыл раненые бойцы и командиры.

Чтобы воспрепятствовать этому, вражеская авиация денно и нощно рыскает над гладью Волги, выискивая малейшие попытки, чтобы пресечь эти действия. Постоянный гул моторов гитлеровской люфтваффе глушит все другие звуки. Наша советская авиация пыталась защитить небо от засилья врага, но это ей удавалось только частично, так как самолётов в нашей группировке было значительно меньше и они были на порядок хуже.

Немецкие самолёты, барражируя над Волгой, сбрасывают осветительные ракеты на парашютиках, благодаря этому достигают чёткой видимости, почти как днём. Медленно снижаясь, они сгорают, продолжая освещать под собой большую территорию минут двадцать, отклоняясь в сторону ветра. За такой ракетой тянется шлейф дыма.

Когда вражеские самолёты приближаются к нашему левому берегу, по ним открывают интенсивную стрельбу со всех видов вооружения. На фоне ночного неба очень ярко выделялась, будто живая, светящаяся цепь трассирующих пуль, выпускаемых из пулемёта по вражескому аэроплану. Эта мерцающая цепочка описывала дугу, не достигнув летательного аппарата, сопровождаемого лучами прожекторов, плавно описав дугу, таяла в темноте, не причинив, к нашему всеобщему разочарованию, никакого ущерба неприятелю.

Переливаясь отражениями разноцветных огней, взрывов и пожарищ, Волга плавно и величаво, с каким-то спокойным равнодушием, несёт свои чистые воды по просторам святой Руси, как и тысячи лет до этого. Река видывала многое на своём долгом веку, но она задумчиво и безучастно молчит в ожидании лучших времён, будто заранее зная итоги этой возни, данных ей в наказание этих аморальных людей.

На её поверхности внезапно появились суетливые лодки, баржи, катера; на них быстро грузили грузы с людьми и отчаливали от берега; ночь скрывала всё своей тенью, пока не появлялась луна или люди не зажигали искусственные фонари. Днём на Волге всякое движение замирало, несмотря на усиление военных действий на суше.

На воде, у самой береговой линии, стояли полузатопленные баржи, свидетели недавних трагедий с человеческими жертвами, уткнувшись своими тупыми носами в прибрежную грязь, как бы ища поддержки, чтобы окончательно не утонуть и остаться обязательно на плаву во что бы то ни стало. Однако, не имея никаких шансов на восстановление, кормой они уже ушли под воду до самого грунта. В этом виделось какое-то наваждение в виде гигантских аллигаторов с торчащими на поверхности воды страшными оскалами хищных зубов уродливых рыл.

В полночь нас подняли по боевой тревоге и всем батальоном выдвинули к переправе, чтобы перебросить на другой берег, в Сталинград. Я лично давно ждал этого момента и подготовил своих бойцов к этому как мог; мы были спокойны и полны решимости выполнить возложенную на нас временем историческую миссию.

Пылающий город, окутанный дымом, грохотом разрывов, казался пугающе страшным и оттого каким-то притягивающим к себе своей гордой неприступностью. Мы знали, что цель наша быть там, и мысленно уже привыкли к тому, что от этого никуда не деться. Чему быть, того не миновать. Поэтому нетерпение подталкивало, а всякие технические проволочки только раздражали. Иначе зачем мы здесь собрались?

Многие бойцы и командиры стояли на берегу в укрытиях под маскировочной сеткой и, всматриваясь в клокочущую ночь, чувствовали, что кто-то нарочно тянет с переправой на тот берег, видимо, настойчиво желает приучить нас к тому ужасу и страху, который нас ждёт и который мы должны побороть внутри себя, прежде чем окажемся там.

Мы ждали очень долго, наконец началась швартовка баржи с ранеными и последующая за этим их выгрузка. Темнота скрывала эту процедуру, но стоны и вопли, доносящиеся из этого живого, но болезненного скопления людей, сказывались на нашей психике мучительно и болезненно.

Со стороны города неожиданно послышался гул авиационных моторов, а следом появились вражеские бомбардировщики. Сразу по ночному небу забегали прожектора, раздалась с разных сторон частая стрельба из зениток и пулемётов противовоздушной обороны; нас срочно отозвали от берега, как говорится, подальше от греха. Самолёты конвейером кружили вдоль берега и сбрасывали бомбы. Раскаты оглушительных взрывов, смешиваясь с хлопками зениток противовоздушной обороны и трескотнёй пулемётов, глушили всё.

Через некоторое время выяснилось, что отправка нашего батальона по явным неблагоприятным причинам откладывается до следующей ночи, и нас возвратили обратно на прежнее место дислокации.

Влажный прохладный воздух у реки незримо проявился, леденя тело под одеждой, расползаясь по прибрежью. Стало холодновато настолько, что я накинул поверх ещё не просохшей шинели плащ-палатку, привалился к стенке траншеи, незаметно уснул. Что меня всё время удивляет, так это мой здоровый сон в любых, самых невообразимых и даже неподходящих условиях.

Ко всему можно привыкнуть, но только не к голоду. Уже несколько дней мы перебиваемся кто на чём. Сегодня к обеду нам выдали по два сухаря и по одному кусочку сахара. Я не курю, и на махорку, положенную мне, ординарец выменял в деревне кое-какие продукты питания. Варим сборный жиденький супчик на весь взвод, сбрасывая туда всё, что найдём.

Многие жители бросили свои жилища и уехали вглубь страны, чтобы не подвергать своих детей опасности. В садах и огородах, если внимательно присмотреться, можно найти оставленные забракованные или недозрелые фрукты и овощи: забытую морковку, яблоко, закатившееся в траву, луковичку с еле заметным усохшим хвостиком ботвы, переросший огурец – да много ещё чего, если порыться с усердием в земле. Она с благодарностью откроет перед тобой все свои секреты и обязательно накормит. Мы крестьянские дети, у нас особое, свойственное только нам, мужикам, сельскохозяйственное чутьё и особое видение жизни, выработанное вековым опытом в борьбе за выживание в суровые времена.

Я вспоминаю, что все жители деревень, за редким исключением, начиная с поры таяния снегов и до появления нового урожая постоянно голодали, перебиваясь с лебеды и крапивы на щавель, весенние шампиньоны и прочие травы, которые росли в наших краях.

Утром окончательно стало ясно, что ещё на сутки, до следующей ночи, мы остаёмся на своём уже освоенном месте возле хутора Красная Слобода. Спал я плохо, сказывается то, что от безделья много спим. Если добавить к этому непрерывную стрельбу, рёв моторов, гулкие разрывы бомб, сброшенных на переправах, вдоль нашего побережья – всё это постоянно тревожило, напрягая нервную систему, прерывая отдых. Регулярно стала побаливать голова от постоянного и неизменного грохота войны, настроение у меня понизилось до какого-то тупого безразличия, видимо, у меня понизилось кровяное давление, возникла хандра от устойчивого хотения есть и всяческого угнетения моей воли.